— Там, на деляне, Николая Варенцова насмерть кедром прибило! — Ординарец переминался с ноги на ногу в дверях кабинета.
— К завтрашнему утру всю до грамма муку посчитать! — Усков саданул кулаком об стол. — Вперед!
Тимоха тотчас юркнул в коридор, подальше от разгневанного коменданта. На улице Григорий увидел пасущегося на поляне вороного жеребца:
— На нем прилетел, сокол?
Кольцов замотал соломенной головой:
— Дохтура конь. Резвый! Берите, а я до дому, маманя захворала.
— Бывай, кавалерия! Доктору коня верну и скажу, чтобы к вам зашел! — Григорий взял под уздцы. — Батька план выполняет?
— Да вы чего, гражданин комендант, когда у него живот к позвоночнику прирос! Я вас умоляю! Никто норму вытянуть не может! Разрешил бы хоть в лес по грибы старухам да детям малым!
— Обойди стариков по дворам, скажи, что комендант их ждет по этому вопросу вечером здесь, у конторы! Подсоби!
Тимофей сложил руки в ладони, в которые Григорий уперся носком хромового сапога, вскакивая на спину жеребца.
Кроны кедрача закрывали солнце. Легкий ветерок рябил воду у небольшого озерца, на песчаном берегу которого сидела молодая женщина, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. Её взгляд остановился на черноусом красивом лице покойника, само тело которого было накрыто окровавленной простыней. Рядом стоял стриженный наголо мальчик лет пяти. Он переводил недоумевающий взгляд с матери на взрослых, явно не понимая, почему отец спит и не хочет просыпаться средь белого дня. Ветви громадного кедра хищнически торчали мохнатыми лапами из воды. Учетчик тихо на ухо объяснял суть трагедии сельскому врачу, который стоял рядом и внимательно слушал:
— Варенцов последнее время жаловался на грыжу, а тут они бригадой решили свалить эту махину, им как раз до дневного плана кубов пять не хватало. Ну, Варенцов, значит, вместе двумя вальщиками уперлись в ствол вон теми кольями как обычно, из березы они. Лесина пошла, и тут видимо опять живот схватило. Грыжа — это боль, мама не горюй! Он не удержал, парни врассыпную, силенки не те, кормежка сам знаешь, какая теперь!
— Петра ветвью, видать, прихватило и под комель занесло, ясно! — Доктор обернулся.
Усков привязал коня к сосенке, поочередно поздоровавшись с мужиками, потом подошел к парнишке, обняв Ванюшку Варенцова за плечи, снял фуражку.
— Клава, в контору зайди, продукты на поминки дам! — Окликнул Григорий жену покойного.
Солнце палило нещадно. Угрюмые, заросшие до самых бровей, лица бросали равнодушные взгляды на нового коменданта, который ходил между поваленных сосен, останавливаясь то у одной группы мужиков, то у другой, расположившихся на обед. Посредине поляны на кострище стоял огромный чугунный котел. Повар в засаленной, мокрой от пота рубахе раздавал постный суп из крапивы, мучной пыли и прошлогодней картошки с морковью и свеклой. Усков протянул чашку: «Плесни на два пальца!» На дно вылилась из неполного черпака мутная жижа с травой и пожухлыми овощами. Хлебнув пару ложек, комендант забрался на пень и обратился к рабочим:
— Работу закончить на два часа раньше, потом всем разрешаю в лес за ягодами и грибами. Вопрос по муке для ваших семей решу. Обещаю. Бригадиров жду завтра с утра в конторе, дело есть!
Народ одобрительно загалдел. Комендант спрыгнул в траву и направился к болотистому озерцу, где его поджидал Тимоха, горстями забрасывая в рот спелую черемуху с нависшей над водой ветви. Увидев между деревьями своего начальника, бросился к лодке, вытирая рукавом рубахи синие от ягоды губы. На воде было не так жарко. Она ласкала руку Ускову, опустившему ладонь за борт. Тимоха изо всех сил греб, налегая на весла. Посредине озера лодка встала. Ординарец начал торопливо рассказывать:
— В общем, так! Как вы велели, съездил я в Чумаковку. Путь не близкий, почти до Новосиба, а по прямой лесными дорогами в 80 верст все ближе. На постой остановился у брата вашего отца, гостинец передал, кроме шоколада. Вот! — Тимофей достал со дна лодки сверток, обернутый в чистую тряпицу и перевязанный сургучной веревкой. — Простите, гражданин начальник, не удержался, сожрал по дороге половину, а шоколад весь! — Тимоха упал перед комендантом на колени. — Григорий Иванович, истинный крест, отработаю, прости Христа ради!