Григорий отчетливо вспомнил, как во время несения караула у тачанки он, переодевшись в форму бойца Красной Армии, вывел пристяжного жеребца далеко в степь, а потом, махнув на спину коня, галопом поскакал к станице. Версты за три до неё остановился. Форму сбросил в овраг и в нательном белье пришел к красным. Красноармейцы тоже несли потери немалые; каждый человек был на счету, потому комиссар сильно и не вдавался в подробности бывшей биографии крестьянина, решившего мстить за убиенных родичей белогвардейским карателям. Служил Усков хорошо, и вскоре, получив приказ доставить белого офицера в штаб армии, по дороге перебил конвойных и со штабс-капитаном Медведевым добрались они до ближайшей станции, так больше не примкнув ни к белым, ни красным. И вот спустя столько лет их пути-дороги, похоже, снова пересеклись. Комендант тяжело поднялся с дивана, пододвинув табурет к столу, заваленному бумагами, нашел среди них дело и начал внимательно его изучать снова: «Некто Медведев, кулак, владелец кирпичного завода Колыванского района. Фото не четкое, но в анфас похож, только с густой бородой. Совсем скоро Тимофей должен доставить этого самого Медведева в Крыловку по его приказанию». Григорий встал и распахнул окно. Свежий ветерок ворвался в кабинет, пробежал по скользкой коже дивана, сдув пепел прямо на разбросанные по зеленому сукну папки с делами спецпереселенцев.
За окном послышался окрик Тимохи: «Пошла, родная, вон дом на пригорке, нам туды!»
Усков бросился к двери, в сенях зацепив пустые ведра, которые, загромыхав, покатились по полу сеней; выматерился, на ходу поправляя гимнастерку, и, пулей пролетев крытый двор, выбежал на улицу. Долго стояли в ночи, обнявшись два русских офицера, молча, похлопывая друг друга по спине. У обоих в глазах стояли слезы, но Тимоха не видел этого, да и не мог видеть, потому что темные тучи спрятали луну, а на пустынной улице фонарей не было никогда.
Глава 7
Председатель сельсовета отбросил листок с тщательно выведенными каракулями подчиненных — счетовода конторы и кладовщика продовольственного склада; полез под стол, достав оттуда початую четверть, спросив: «Будешь?»
Чернобровый, похожий на цыгана кладовщик, мужик лет тридцати, замотал кучерявой головой в знак согласия. Выдохнув, махнул целый стакан самогона и припал рукавом халата к роскошным усам. Председатель, морщась, выцедил свою порцию и, срыгивая, начал закусывать мутное пойло черствой лепешкой с куском ржавой селедки со словами: «Бухгалтера зови, работнички, ни хрена без меня решить не можете!» Когда бухгалтер и кладовщик вернулись в кабинет, председатель уже всхрапывал прямо за столом. Закрыв дверь на ключ, кладовщик повесил на гвоздь, вбитый прямо в дверной косяк, лист бумаги, из которого было ясно, что начальство уехало в Парбиг и будет только завтра к вечеру.
— На складе муки осталось на неделю, если выдавать по норме, как велел Усков, — сквозь зубы процедил бухгалтер.
Перекурив на крыльце конторы, порешили, что он сейчас же действительно едет в район насчет подвоза муки, а кладовщик, сославшись на устное распоряжение председателя сельсовета, будет выдавать норму, как при Малышкине, прежнем коменданте села.
Стук в окошко прервал разговор товарищей по оружию за чугунком наваристой ухи под городскую водочку. Григорий открыл окно, в его проеме показалась взъерошенная шевелюра ординарца:
— Товарищ комендант, там буза у склада началась. Председатель и бухгалтер в Парбиге. Народ вас требуют к ответу!
— Да что случилось, толком говори! — Григорий окинул взглядом улицу, в конце которой действительно собрался народ.
— Цыган муку по старой норме дает, а то и еще меньше.
— Вот сука! Сейчас, я мигом! А ты, Николай, отдохни пока. Рано нам дружбу светить! — Бросил по ходу Медведеву, сунул револьвер за брючный ремень, оправил гимнастерку и вышел.
Перед складом собралась возмущенная толпа баб и стариков. Мужики были еще в полях и тайге. Кладовщик заперся на складе и на стук в дверь, маты и крики в свой адрес не реагировал. Усков легко вскочил на бревно для привязи лошадей, пальнув в воздух из нагана, закричал: