Я уселся за стол, продолжая откровенно ее разглядывать. Она села напротив, подняла маленькую чашечку с кофе:
- За наше знакомство, Витя! Это ничего, что я тебя так называю?
Насколько я помнил, я ей не представлялся.
- Откуда вы знаете мое имя? И, кстати, как зовут вас?
- Меня зовут Олни, и я не буду возражать, если мы перейдем на "ты".
Имя довольно специфическое. Поразмыслив мгновение, я пришел к выводу, что эстонское или финское. По-всему, у нее дед или бабка из тех краев, но не родители, иначе по-русски она говорила бы с акцентом. Я гордился собственной дедукцией.
- Еще кофе? - спросила она, когда я допил чашку. Впрочем, для тебя лучше коктейль. Молочный. Ты и так немного перевозбужден.
- Вот как?
- Конечно. Все эти совещания, сокращения расходов, споры... И, как следствие, повышенное давление.
- Откуда вы знаете, что я именно с совещания, где спорили о сокращении расходов? - с интересом спросил я. Она неопределенно пожала плечами, с улыбкой глядя мне в глаза:
- Мне так кажется, инспектор Лобин.
Приключение становилось все более интересным. Я не спешил уйти, тем более, что меня не спешили выгнать.
- Вы меня интригуете, Олни. Кто вы?
- Вам не достаточно моего имени? Тогда - Олни Лаймис.
- Я не это имел в виду.
- А что?
- Наверное то, откуда вы меня знаете, Олни Лаймис. Готов поручиться, что если бы мы встречались раньше, то я бы вас запомнил, - сказал я легкий комплимент. Она рассмеялась белозубой улыбкой:
- Предположим, я прочитала твои мысли.
Я еще раз применил дедукцию и счел объяснение вполне удовлетворительным. Среди прочего мыслящего железа, захламляющего эту квартиру, вполне мог скрываться портативный синкридер - читающее мысли гравитронное устройство. Впрочем, тоже самое достигалось профессиональной подготовкой. Такому учат, например, в нашей космической системе. Некоторые вроде меня слишком ленивы, но другие добивались недурственных успехов. Или в системе, но не нашей - черт не разберется в этом запутанном мире: кого и где готовят. Этической стороны синкридинга я не касался - если что-то изобретено, то джинна в бутылку уже не упрячешь. И это хорошо.
- Что ты, никакого синкридера. А то еще подумаешь, что я - сотрудник госбезопасности, - сказала моя новая знакомая. - Шучу.
- Очень милая шутка. Раз уж вы пригласили меня к себе, Олни, то вы что-то от меня хотите?
Она опять рассмеялась:
- Ну вот, вы сразу думаете обо мне плохо. О времена! Неужели приглашение выпить кофе из чистой благодарности за то, что вы меня подвезли, уже рождает подозрение в каком - то меркантильном интересе? Впрочем, расскажите мне о себе, инспектор.
- Но вы же читаете мои мысли, - ехидно поинтересовался я.
- Да, но делать это непрерывно - тяжело и вредно для моего здоровья. И потом, мне просто приятно разговаривать с вами.
Тумбочка притащила поднос с напоминавшим юпитерианские облака коктейлем. Я дожевал бутерброд с миллиметровой толщины листочком какой-то экзотической рыбы, сильно смахивающей на исландскую селедку в винном соусе.
- Так о чем вам рассказать?
- О-о! При вашей редкой профессии всегда есть о чем рассказать. Например - ходят слухи, что колонизация сворачивается, что нам все время кто-то мешает. Это так?
- Да кто нам может мешать кроме нас самих? Не верьте, Олни, все это бестолковые разговоры и вздорные слухи.
Я произнес это тем уверенно - покровительственным тоном, которым всегда предпочитаю разговаривать с симпатичными женщинами. Некоторых это покоряло. Но Олни лишь слегка прищурилась, и я понял, что ответ ее не удовлетворил. И она была права, слухи имели место, а после сегодняшнего заседания я уже не считал их полностью вздорными.
- Ты давно работаешь инспектором Комитета? - заинтересованно спросила Олни.
- Одиннадцатый год.
- И никогда не возникало желания сменить профессию?
- Почему оно должно было возникнуть?
- Ну, многие считают, что ваша работа, скажем так, неэтична?
- Если бы я так считал, я бы наверное не работал в Комитете. Но это не так.
- Многие считают, что стремление занять все больше планет есть наследие первобытной борьбы за территорию. Тем более, что планет мы и так имеем больше, чем нам нужно, чем мы в состоянии исследовать, разумно освоить и заселить. И потом, не забывайте, после прихода человека ни одному миру не остаться таким, каким он был до этого. Даже если там нет жизни, следы колонизатора в скафандре все равно неизгладимы. Вы спросите: "Ну и что?"
- Ну и что?
- Ничего. Разве я осуждаю вас? Просто мне интересно, что вы за человек, Виктор Лобин. Расскажите вашу биографию, как вы дошли до такой жизни!
Она уселась напротив с видом прилежной школьницы, сложив руки на столе и чарующе - доверчиво глядя мне в глаза. Я не выдержал, смутился, покраснел и уставился на стол между нами. Она рассмеялась:
- Да говорите же, наконец, Витя, что вы молчите, как студент на экзамене!
Это она точно подметила. Я вспомнил, как надо мной издевались когда-то на экзаменах - ощущение было похожее. Но я набрался нахальства и изрек с видом мэтра:
- Я думаю, Олни, моя жизнь вряд ли будет для вас интересна. Я родился в последнем десятилетии прошлого века, в Новосибирске, где и дожил до того дня, когда надумал поступить в Планетологический институт в Москве. Поступил, окончил, устроился в Комитет, в начале шесть лет летал в исследовательских командах. Время было суровое, это вам не сейчас, в 18-м, во время Трехдневной войны, меня чуть не прищучили, но все это частности, поскольку в конце концов мне был жалован чин инспектора и та тихая и нудная работа, которой я занимаюсь до сих пор.
- Краткость - сестра таланта, - проницательно улыбнулась Олни. - И в чем же состоит твоя тихая и нудная работа?
- Хм, - я поперхнулся. Что-то меня остановило. Что-то этакое внутреннее, какой-то сигнализатор скрытой опасности. "Стой, Витек!" сказал я себе. - "Не верь красивым ее глазам и не забывай про бумажку, которую ты подмахнул в свое время не слишком вдумываясь - подписку о неразглашении."
Олни пронизывающе посмотрела мне в глаза. Я почувствовал странное ощущение, как будто в этот жаркий день на меня неожиданно пахнуло лютым космическим холодом, а под ногами разверзлась межзвездная бездна. Словно остановился маршевый инвертор астроплана, и мощная космическая машина вдруг входит в режим нерегулируемого торможения, "штопора" и обессиленно рушится с суперлайта. Я уже испытывал такое - в том самом 2218-м. Но это резкое неприятное ощущение уже исчезло столь же стремительно, как и появилось, оставив после себя легкое головокружение и тошноту. Внимательно глядя на меня, Олни скорее констатирующе, чем удивленно произнесла: