Раковскому, по его калибру, не находилось места на таком процессе. Он не шёл в сравнение ни с одним из тех, кто томился в деревянной загородке под караулом вооружённых красноармейцев. Это был руководитель, а не исполнитель.
Все жё его подготовили к процессу. Пусть те, кто следил и продолжает наблюдать за его судьбой, останутся в уверенности, что ему удалось провести за нос следствие и сохранить свою значимость в заговоре нераскрытой. Для этого пришлось пойти на некоторую режиссуру: далеко не всё из его «лекций» следовало делать достоянием гласности. С какой стати? Главные сведения должны остаться в секрете.
Раковского попросту подверстали к компании этой политической швали, ничем не выделяя, ничем его не выпячивая. Точно такой же, как и всё остальные!
Его замаскировали тем, что объявили английским шпионом с 1926 года, а японским — с 1936 года. Что он продавал своим хозяевам? Сведения о промфинплане и подготовку к отмене карточной системы. Кроме того, ему инкриминировали передачу во вражеские руки текста Советской Конституции (хотя он был опубликован во всех газетах).
Режиссура удалась. Раковский на процессе выглядел весьма некрупно. Он затерялся среди подсудимых и воспринимался отнюдь не вожаком, а всего лишь одним из многих, пожалуй, даже чуть помельче остальных.
Его сотрудничество с теми, от кого зависел приговор, продолжалось и на процессе. На этот раз он вовсю подыгрывал обвинителю Вышинскому.
Как и ожидалось, заграничные масоны проявили к судьбе Раковского живой и близкий интерес. Всё время, пока длилось судебное разбирательство, в Октябрьском зале, в первом ряду, сидел американский посол Д. Дэвис.
На посту полномочного представителя Америки в Москве традиционно находились люди, сведущие не столько в дипломатии, сколько в секретной деятельности. Не был исключением и Дэвис. Юрист по образованию, он сделал свою карьеру благодаря масонству. Когда в Москве начались открытые процессы, президент Ф. Рузвельт обременил его дополнительным статусом своего специального представителя. Обязанностью Дэвиса было ежедневно отправлять подробные шифровки на имя государственного секретаря К. Хэлла. В Америке сильно беспокоились успехами следователей с Лубянки. На этот раз в их руки угодил один из самых засекреченных воротил — Раковский. Не приведи Бог, если у него вдруг развяжется язык! Последствия такой откровенности могли быть попросту непредсказуемы.
Жизнь в Москве чрезвычайно нравилась американскому послу. Как и все представители Нового Света, он успешно сочетал приятное с полезным, а служебное с личным. Он завёл широкие знакомства среди торговцев антиквариатом, его часто видели в магазинах торгсина. Кроме того, он быстро освоил такое советское явление, как блат. Благодаря полезным знакомствам, ему удалось приобрести за мизерную цену 23 иконы XVI века из запасников Третьяковской галереи (на зависть такого «знатока» русских сокровищ, как Хаммер).
В Октябрьском зале Дэвис сидел совсем близко от загородки с подсудимыми. Было замечено, что в первый день он поймал взгляд Раковского и сделал условный масонский жест. К удивлению посла, Раковский этому нисколько не обрадовался и в дальнейшем избегал смотреть в его сторону. Такое поведение подсудимого собрата показалось американцу подозрительным: уж не раскололся ли он на следствии до самого донышка? Но нет, вроде бы этого не произошло. Допрос обвинителем Вышинским успокоил Дэвиса. Самый обыкновенный допрос, — как и всех остальных, кто находился в загородке. И лишь снисходительный приговор — не расстрел, а 20 лет тюрьмы — вновь заставил Дэвиса засомневаться. Отчего вдруг такая милость? За какие заслуги?
Американец знал о суровой каре, ожидающей всякого масона за измену. Знал об этом и Раковский, разумеется. Неужели всё же дрогнул? Дэвис впивался взглядом в осунувшееся лицо Раковского. Он искал следов пыток. Но нет, он видел лишь отчаяние и страх. Раковский, как и все, кто сидел с ним рядом, изводился ожиданием приговора.
Незаметные, но глазастые наблюдатели в зале суда сумели засечь, что в последний день процесса (длился он 16 дней) Дэвис предпринимал отчаянные усилия, чтобы подкрепить угасавший дух подсудимого. Вроде бы его старания были замечены. Сначала Раковский, а затем вдруг и Розенгольц ответили американцу условными знаками.