Все, забыть об этом! Никогда не вспоминать! Ничего этого не было!
Впереди него сидела девочка из их группы — очень красивая и, как вначале показалось Мите, очень неприступная — Надежда Абрамцева. Худенькая, с огромными зелеными глазами и пепельными волосами, разбросанными по плечам. Признаться, он никак не ожидал увидеть на своем «заумном» факультете такую красоту. Вокруг нее, конечно, тут же закрутился вихрь поклонников. А она обратила внимание на него, Митю. На лекциях садилась поблизости, обычно на ряд впереди. Наверное, для того, чтобы он мог видеть ее пепельную гривку. И то и дело оборачивалась со всякими вопросиками.
Вот и сейчас она обернулась, вскинула на Митю зеленые глазищи:
— Оленин, ты на вечер сегодня пойдешь?
— А ты? — При взгляде на эту девушку лицо Мити немедленно расплывалось в улыбке.
— А как же? Посвящение в студенты все-таки! А потом будет классная дискотека! Пойдешь?
— Пойду.
Надя небрежно кивнула: дескать, кто бы сомневался? Конечно, пойдешь, раз там буду я!
— Есть ужасно хочется! Пойдем в перерыве в столовку?
— Пойдем! — эхом откликнулся Митя.
Девушка еще раз сверкнула глазами и отвернулась.
Володька сунул Мите тетрадный листок, на котором было написано: «Она в тебя втюрилась! Действуй на опережение!»
Оленин фыркнул и написал в ответ: «Тебе показалось!» Но в груди разливалось что-то незнакомое, какое-то неизведанное волнение. Даже дыхание перехватывало.
Чтобы успокоиться, Оленин пытался записывать за гнусавым, нудным лектором что-то из курса общей химии.
В перерыве Надя, подхватив рюкзачок, нетерпеливо притоптывая ножкой, дождалась, когда Митя выберется из середины ряда.
— Ты не воображай себе! Я просто одна идти не хочу. А то привязываются сразу всякие!
— Я и не воображаю, — огорчился Митя.
И, увидев его расстроенное лицо, Надя рассмеялась:
— Какой ты смешной, Оленин. И симпатичный. Ну, идем!
Они вышли во двор. Перерыв — целый час. Столовая — в соседнем корпусе. Можно не торопиться. Невдалеке, на одной из скамеек, которые были разбросаны по всей территории и всегда заняты студентами, Митя увидел одноклассников: Голубева и Митрохину, которые поступили на платное отделение. Рядом с ними сидел Алеша Семенов. Тот самый, с которым у Мити был конфликт в походе. Максимыч говорил, что Семенов вылетел из универа. Значит, тоже теперь на платном. Вместе с Ромкой и Настей. Троица курила.
Настя увидела Митю с девушкой, мгновенно оценивающе осмотрела Надю и, презрительно скривив губы, шепнула что-то на ухо Семенову. Тот, широко улыбаясь, махнул рукой:
— Оленин, привет. Подходи, покурим!
— Надь, это мои одноклассники. И еще парень — мы вместе в поход ходили. Подойдем? А то неудобно.
Надя недовольно тряхнула челкой.
— Нет, я их не знаю, чего мне с ними? Ладно, я пойду очередь займу. Подходи, если успеешь, может быть, пропущу тебя, — голосом капризной, но снисходительной красавицы проговорила она и, подняв головку, направилась к столовой.
Едва Митя приблизился к ребятам, Семенов громко, так, чтобы услышали все, кто находился в это время на соседних лавочках, произнес:
— Ну, здорово, Оленин! Привет педерастам! Что, любовник твой в Москву перебрался? Кто ж тебя теперь защищать будет? И вообще, ты чего это с красивыми девчонками ходишь? Голову им морочишь?
Митя окаменел. Краем глаза он увидел, как дернулась спиной Надя, уже миновавшая компанию. Она не обернулась, лишь замедлила шаг.
— А может, любовничек-то нашему Оленину в столице местечко готовит? — хохотнул Голубев. — А что? Говорят, у них там «страна голубых».
Семенов говорил что-то еще. Митя не слушал слов, вернее, уже не понимал их значения. Он слышал только бесконечно повторяющееся «педераст» и мгновенно установившуюся вокруг них абсолютную тишину. Казалось, даже птицы перестали петь. Все взоры были обращены на него, Митю Оленина. Еще он запомнил злорадный, мстительный взгляд Митрохиной.
Он не помнил, как отошел от них, не помнил, что он делал до вечера. Просто бродил по аллеям парка, в котором расположились институтские корпуса. Он выкурил пачку сигарет и выпил «маленькую» водки. И ничуть не опьянел. И решил пойти на вечернее «посвящение в студенты». Потому что, если не пойти, можно вообще больше здесь не появляться. Нужно сделать вид, что все это — глупая болтовня, чушь, на которую не стоит реагировать.
...Но едва он вошел в зал, где уже было тесно от огромного количества подвыпившей молодежи, за ним пополз шепоток, который становился все громче: