— А у кого есть мотивы?
— Черт его знает. Вообще этот Новгородский — темная лошадка. Во-первых, получается, что в Думу его кто-то пропихнул. И для этого, чтобы расчистить ему место, убили другого депутата — Губернаторова. Не слабое начало парламентской карьеры, да? За те три года, что покойничек радел за народные нужды, он весьма приумножил свое благосостояние, проворачивая некие финансовые аферы. Этакий а-ля Хоботовский. Только дым пожиже да труба пониже. Но тоже гусь еще тот... И картины «ранее судимых Малевича и Филонова» неизвестно каким образом попали к убиенному. Откуда они у него взялись? Вдова не в курсе. Мол, это была часть его приданого. Как в рекламе. Ей-богу, хотелось бы взглянуть на него при жизни, познакомиться поближе. Шутка. Нет, серьезно, я такого депутата, по фамилии Новгородский знать не знал...
— Ну, по этому вопросу можешь проконсультироваться у Самойловича. Они там, в своем ведомстве, курируют весь депутатский корпус.
— Да лучше бы их вообще не знать никого. А то по «ящику» глядишь — вроде приличные люди. А как поближе подойдешь... такие конюшни авгиевы...
— Но-но, ты не обобщай! Что это за депутатофоб- ство такое?
— Ладно, не обращай внимания, это я так... В рабочем порядке. Пары выпускаю.
Пока Турецкий «выпускал пары» в кабинете Меркулова, Василий Алексеевич Колобов вел ожесточенные бои местного значения в квартире Елизаветы Яковлевны Мостовой, старой большевички, человека активной жизненной позиции. Колобов сидел напротив старухи красный как рак. Он бился с нею минут двадцать. Но дальше первого вопроса они так и не продвинулись.
Мостовая, выпрямив спину, смотрела на него горящими ненавистью глазами и тыкала кривым сморщенным пальцем чуть ли не в лицо Колобова. Судя по всему, старуха видела себя в данный момент где-нибудь в подвалах не то гестапо, не то царской охранки. И сдавать товарища по борьбе, то есть собственного внука, не собиралась.
Двое муровских оперативников, присутствовавших на спектакле, едва сдерживали смех.
— Повторяю вопрос, Елизавета Яковлевна. В какое время ваш внук, Олег Николаевич Мостовой, пришел к вам седьмого ноября сего года?
— Когда надо, тогда и пришел! Нет такого закона, чтобы внук не мог бабку навестить!
— Отвечайте на вопрос!
— А ты на меня не рычи! Молокосос!
— Гражданка Мостовая, я к вам не для беседы под чаек пришел! Ваш внук подозревается в тяжком преступлении. Дача ложных показаний, введение следствия в заблуждение, короче, воспрепятствование производству предварительного следствия — это уголовно наказуемое деяние!
— Напугал! Да я всю юность в тюрьмах провела! Когда тебя, щенка, еще на свете не было!
Она едва не ткнула своей когтистой лапкой прямо в глаз Колобова. Тот отпрянул.
— Василий Алексеевич, а давайте ее на пятнадцать суток посадим. За хулиганство, — предложил один из оперов.
— Сажайте! Сатрапы! Держиморды! Висельники! — заорала старуха.
— Да ты понимаешь, дура старая, что твоему внуку двадцать лет светит? За убийство! — еще громче заорал окончательно вышедший из себя Колобов.
Старуха захлопнула беззубый рот, выпучила глаза.
— Какое убийство? Ты чего несешь?
— Соседа вашего грохнули седьмого ноября, вы что, не в курсе? — вежливо поинтересовался Колобов.
— Ну и что? Туда ему и дорога, дерьмократу чертову!
— Не выражайтесь. Ваш внук был у вас дома седьмого ноября?
— Был! Нет такого закона... — опять начала было старуха.
— Во сколько он приехал? В четыре часа, в пять? — тут же перебил Колобов.
— Почему в четыре? Он в три приехал!
— Вы точно помните?
— Точно. У меня с памятью все в порядке. Я ноо- тропил принимаю.
— Еще раз: он приехал ровно в пятнадцать часов? Почему вы так точно называете время?
— Потому что я обедаю в половине третьего. Я как раз пообедала, посуду помыла и ушла в залу. У меня там часы с боем. Вот они отбили три раза, а Олежек в это время в дверь звонил. Я еще не сразу и услышала.
— Хорошо, — не веря, что сломал упрямую старуху, почти ласково проговорил Колобов. — И сколько времени он у вас пробыл?
Старуха молчала.
— Вы вопрос слышали?
Глухо, как в танке.
— Он в четыре часа ушел? В пять? — попробовал применить прежнюю тактику Колобов.