Но поговорить было нужно. Марина закурила, раздумывая, как начать.
— Ма, дай и мне сигаретку, — неожиданно попросил сын.
— Как? Ты куришь? — оторопела Марина.
— А что такого? Половина класса курит.
— Митя, это...
— Только не говори, что это вредно! Я рассмеюсь!
И они засмеялись. Марина протянула сыну сигареты, и за столом мгновенно возникла та самая доверительность, которая всегда была в их отношениях до последнего лета.
— Слушай, тут такая история... Я вчера у тети Наташи была.
— Я знаю. Вернулась поздно.
— Они черт-те куда поменялись! Это ужас какой- то. Но не в этом дело. Господи, да ты затягиваешься, как солдат перед боем.
— Это как?
— Полной грудью и будто в последний раз.
— Не отвлекайся.
— Ладно, не буду. Короче, такая история...
Марина рассказала о пропаже картин.
— Это конечно, было бы смешно, когда бы не было так грустно. Из-за этой истории тете Наташе пришлось уволиться. Она вообще уезжает из города. Еще счастье, что начальник сумел предотвратить возбуждение уголовного дела. Все очень-очень серьезно! Попробуй вспомнить все по минутам, все то время, когда мы стояли внутри хранилища. Может быть, ты что-нибудь слышал?
Митя уставился в стол, лицо его побледнело. Молчание становилось невыносимым.
— Что, Митя? — прошептала Марина. — Это он?..
— Нет, — решительно тряхнул головой сын. — Это не он. И не я.
— Господи, как ты меня напугал! — с облегчением выдохнула Марина.
Глава двадцать восьмая МИР ТАНЦА
Турецкий сидел в «пежо», покуривая и наблюдая через затемненное окно автомобиля за молодыми людьми, выпархивающими из небольшого здания на Солянке. Здесь арендовал площади мужской балет Михайлова. Именно здесь проходили ежедневные репетиции — с одиннадцати до пятнадцати часов. Было начало четвертого, танцовщики покидали репетиционные залы. Вечером представление в одном из театров. Многие разъезжались на машинах, некоторых поджидали поклонники. Александр тоже кое-кого поджидал. Наконец стройный молодой человек в меховом полупальто, с затянутыми в хвост темными волосами, вышел из здания, по-балетному разворачивая длинные ноги в кожаных брюках. Он шел по тротуару, Александр двинулся следом. Притормозив у бровки, распахнул дверцу:
— Валентин, позвольте вас подвезти? — учтиво произнес он, стараясь придать своему лицу выражение, хоть отчасти напоминающее обожание.
Молодой человек оценивающе оглядел автомобиль, затем самого Турецкого.
— Что ж, пожалуй, — он жеманно повел плечами и опустился на сиденье.
По салону поплыл запах духов.
— Какой дивный аромат! Что это за духи?
— «Опиум», — ответил Валентин, взмахнув накрашенными ресницами.
— Прелестные духи! Куда вас отвезти? Домой? На Воздвиженку?
— Вы знаете, где я живу?
— Как же мне, поклоннику вашего таланта, не знать, где живет кумир?!
Юноша искоса разглядывал Турецкого.
— Вы видели меня на сцене?
— Видел, и не раз, — усмехнулся Турецкий. — Вы так воздушны, легки!
— Что-то я вас не припомню... Вы не похожи на наших... Вы натурал?
— В общем-то да! Не стану лукавить.
— А куда мы едем? Нам же нужно направо...
— Едем мы, дорогой Валентин Антонович Варфоломеев, на Большую Дмитровку.
— Мне туда не нужно! — занервничал юноша. — Что там?
— Там, дорогой Валентин Антонович, располагается Генеральная прокуратура. Нам туда.
— Зачем?
— Поговорить, дражайший, поговорить.
— Это произвол! Это захват! Вы что... похитили меня?
— Что вы! Упаси бог! Я подвез вас. Оказал вам услугу. Потому что мог бы вызвать вас повесткой. А зачем нам огласка, верно? Мы поговорим тихо-мирно. И разойдемся. Может быть, — зловеще добавил он.
Автомобиль замер.
— Прошу на выход, — мило улыбнулся Александр. — Нам туда, — указал он рукой на проходную.
Варфоломеев выбрался из автомобиля, на негну- щихся ногах пошел в указанном направлении.
В этот день вся Генеральная прокуратура, в той ее части, что расположена в здании на Большой Дмитровке, подавляя смешки, высыпала в коридоры, разглядывая спутника Александра Борисовича Турецкого. Спутник его шел на журавлиных ногах, то и дело испуганно взмахивая накрашенными ресницами и покусывая губы в вишневой помаде.