— Предлагаю заодно и поужинать.
— Заодно с чем? С наручниками и кандалами? — так же весело улыбнулась она в ответ.
— Вы опасаетесь кандалов?
— Я ничего не опасаюсь. Все плохое в моей жизни уже случилось. Худшее, правда, еще впереди.
— А что вы считаете худшим?
— Худшее — это если мой муж умрет раньше меня. А для него худшее — наоборот. Так что нам следует умереть в один день, как героям Грина.
— Вы так любите друг друга?
Наталья вскинула брови, на мгновение задумавшись.
— Любим? Не знаю. Это уже не любовь. Это дальше. То, что не можем друг без друга жить, — это точно!
К их столику подошел официант.
— Добрый вечер, Наталья Ивановна! Что будем заказывать?
— Добрый вечер, Олег! Пожалуйста, рыбное и мясное ассорти, овощной салат, маслины, жюльен. На горячее пельмени из медвежатины, это попозже. Все на двоих.
— И бутылку коньяку! — едва успел вставить Турецкий. — Вы пьете коньяк? — с сомнением обратился он к своей даме.
— И не надейтесь! Пью! — категорично заявила дама.
Все-таки она ему определенно нравилась.
Пока на столике появлялись закуски, они молча курили, словно соперники в разных углах ринга. Официант разлил коньяк и исчез, пожелав «очаровательной Наталье Ивановне и ее гостю приятного вечера».
— Мы постараемся не разочаровать вас, — натужно улыбнулся в ответ Турецкий.
— За что? — Глебова подняла свой бокал.
— За истину. В вине, — попытался пошутить Александр.
— Идет!
Она хлопнула — именно хлопнула — одним глотком изрядную порцию коньяка и прищурилась на Александра большими серыми глазами. Ему ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру.
— Закусывайте! — приказала Глебова и принялась раскладывать по тарелкам закуски.
Он обратил внимание на ее руки: маленькие, округлые, с изящной кистью и круглыми, покрытыми светлым лаком ноготками. Давно уже Сашу не брали в такой крутой оборот мягкие женские ручки.
Он налег на закуски, поскольку был голоден. И для того, чтобы взять определенный тайм-аут. Казалось бы!
— Так что, картины нашлись? — небрежно осведомилась Глебова.
— Какие картины? — едва не поперхнулся Турецкий.
— Филонов. Малевич. Вы ведь из-за них приехали в наше захолустье под самый Новый год, не так ли?
Спокойно. Взять паузу. Закурить. Посмотреть в глаза нахалки прищуренным взором следователя по особо важным делам.
— Откуда у вас такие сведения?
— Какие? Что вы приехали за мной из Москвы в связи с этими полотнами? Александр Борисович! Питер — город маленький. Новгород — того меньше. Все, кому нужно, получают информацию от тех, от кого нужно.
— Вам звонил ваш начальник? — догадался наконец Турецкий.
— Бывший начальник! — подняла пальчик Наташа. — Да, звонил, — она весело тряхнула головой. — И умолял меня уехать куда-нибудь на недельку. В Комарово, до второго — как в песне поется.
— И что же вы не уехали?
— А зачем? Мне как раз очень интересно знать, где вы нашли эти полотна. Вернее, у кого.
— Ну, этого я вам сказать не могу. Тайна следствия.
— Тайна следствия... — по слогам произнесла Наталья и покачала головой, как бы оценивая государственную важность произнесенных слов.
— Вы бы сами-то закусывали, Наталья Ивановна, — посоветовал Турецкий.
— Можно просто Наташа. Мы с вами ровесники. Так вот, хотите, я открою вам тайну вашего следствия?
— Попробуйте.
— Вы нашли полотна Малевича и Филонова у убитого в ноябре депутата Госдумы Новгородского, — четко произнесла Глебова и посмотрела на Турецкого совершенно трезвыми глазами. — Так?
Пока Турецкий прожевывал семгу, раздумывая над ответом, Наталья закурила следующую сигарету. Ответ Турецкого нельзя было назвать ответом. Да и оригинальностью он не блистал.
— Откуда вам это известно? — произнес «важняк».
— Откуда мне это известно... Хорошая фраза, как в кино, — задумчиво произнесла Глебова. И, помолчав, добавила: — О том, что картины находятся у Новгородского, я догадывалась с июля одна тысяча девятьсот девяносто девятого года.
— За месяц до проверки минкульта?
-Да!
— Как они у него оказались? И почему вы никому ничего не сказали?