— Да, я уже догадалась.
— И Дермот, Брайан и Мэри тоже, — посерьезнев, добавил Хауэлл. — Когда ты привыкнешь к мысли о том, что ты теперь богатая женщина, подумай, что можно для них сделать. В конце концов, если бы не их мать, ты не стала бы мерзкой капиталисткой.
— Я займусь этим, — пообещала Скотти. — Вот что… я ненавижу сантименты, но вообще-то я очень благодарна тебе за то, что ты помог мне остаться в живых. На следующей неделе я позвоню тебе и отблагодарю как следует. Договорились?
— Лучше я сам позвоню, — сказал Хауэлл. — Я еще не знаю, где я буду.
— А я, по-моему, знаю, но лучше ты скажешь мне сам.
Скотти взяла свою драгоценную фотопленку и убежала.
Несколькими днями позже Хауэлл забросил последний узел в свой фургон и захлопнул заднюю дверцу. Потом вернулся в домик, снял трубку и набрал номер.
— Боби Аллена, пожалуйста.
В трубке что-то щелкнуло, звякнуло…
— Аллен у телефона.
— Боб, привет! Это Джон Хауэлл.
— О, черт побери! Голос из прошлого. Ну, ты получил мое послание?
— Оно больше похоже на смертельную угрозу.
— Принимаешь предложение?
— Возможно. Это предмет для обсуждения. Но сначала я хочу кое-что выяснить. Например, такую вещь: что меня ждет после Найроби?
— А что у тебя на уме?
— Лондон.
— Надеюсь, за три года мы подыщем там для тебя местечко.
— Я согласен прожить в Африке восемнадцать месяцев, но ни минутой больше.
— Ладно, два года, а потом я посмотрю, что можно будет сделать насчет Лондона. Когда ты приедешь сюда?
— Мне надо кое с чем разобраться в Атланте. Через неделю после ближайшего понедельника устроит?
— О’кей! Ты принят. Ах, да, послушай! Тебе придется выучить суахили.
Хауэллу стало понятно, что Аллен ухмыляется.
— Ты варвар, — сказал он. — Учти, это будет стоить тебе очень дорого. Ты устроишь мне шикарный ленч.
И Хауэлл повесил трубку.
Он взял со стола законченную рукопись автобиографии Лартона Питса и оглядел комнату. В ней было странно темно, хотя он не задвинул занавески. Дом казался мертвым: деревянный каркас, куча мебели — и ничего больше.
Хауэлл так до конца и не понял, что же с ним здесь произошло, и не был уверен, что когда-нибудь поймет. Однако он был готов вернуться и активно строить свою жизнь, а не блуждать без цели. Вернуться и заняться тем, что получалось у него лучше всего. И постараться сделать еще лучше.
Джон подошел к обшарпанной пианоле. От нее отлетели куски шпона, она была пробита пулями, но все же работала. Хауэлл включил ее. Полилась музыка.
Джордж Гершвин исполнял «Я поймал ритм». Хауэлл дослушал мелодию до конца и выключил пианолу. И, идя к машине, все время смеялся.