Острый, унизительный стыд охватил меня. Стыд доводящий до желания сжаться в комок, стать меньше, невидимее, но с какой-то дьявольской силой, которая повергла меня в этот стыд. Больше я не мог сомневаться – это был крах, банкротство, повторный невиданный провал. Однако, не желая в этом сознаться, моя рука продолжала ласкать тело женщины.
Она с желанным жаром приникла к его поверхности, она дерзнула даже прикоснуться к его тайнику, жаждавшему, чтобы его закрыли. Я, имитируя внезапно вспыхнувшую страсть, отнял маленькие руки от лица, увидел крепко сжатые ресницы и рот, стиснутый упрямым нетерпением. Я впился в этот рот искусственным поцелуем и мягкая рука закинулась мне на шею, привлекая ее к себе. Эта пауза длилась долго. Другая, свободная ее рука упала вниз, летучим движением прошлась по моему беспорядочному костюму, коснулась… А впрочем нет, она ничего не коснулась. Весь ужас был в том, что уже не оставалось ничего, чего с удовольствием коснулась рука женщины. Да, я сжался в комок, я сгорал от стыда и желания, и женщина поняла это. Она сделала движение сесть, но я не хотел признаться в поражении. Я не мог поверить тому, что необычайная страсть могла покинуть меня бесповоротно. Я надеялся поцелуем вернуть ее прилив. Я не сильно разжимал упрямо сжатые губы, впивался в них языком. Очевидно, я был просто противен. Хотел было уже подняться, однако рука не отпускала меня. Она с силой нагнула мою голову и подбородок пришелся к овалу ее груди.
Твердый, как крохотный кусочек резины, сосок вырвался из распахнувшейся блузки и я вновь почувствовал прилив к застывшим членам. Я целовал, сосал сосок тонко, остро и исступленно, с жадностью втянув в рот упругую, похожую на большое яблоко грудь и почувствовал, как груди ее набухают, делаются полными от томящего ее желания. Руки женщины все более настойчиво притягивали мою голову. Я вдруг услышал приглушенный, с трудом произнесенный сквозь зубы голос: " Поцелуй хоть меня." То были первые слова, произнесенные женщиной за вечер. Мой рот потянулся к ее губам, яркая окраска которых алела при слабом свете ночника. Она с силой прижала мою голову к своей груди, а затем стала толкать ее дальше вниз. Сама же быстрыми движениями передвигала свое тело по скользкой подушке и я опять услышал измененный, прерывающийся от нетерпения голос: "Да не губы… Неужели вы не понимаете! Поцелуйте меня там, внизу…" Я, действительно, едва понял. Конечно, я слышал о таких вещах. Немало анекдотов на эту тему рассказывали мои товарищи. Я даже знал имя одной такой кокетки, но я никогда не представлял, что это может случиться в моей жизни.
Руки женщины не давали мне времени на изумление – они впивались коготками в концы моих волос, ее тело поднималось все выше и выше. Ноги расжались, приблизились к моему лицу и поглотили его в тесном объятии. Когда я сделал движение губами, чтобы захватить глоток воздуха, острый, нежный и обольстительный аромат опьянил меня. Мои руки в судорожном объятии обняли ее чудесные бедра, и я утонул в поцелуе бесконечном, сладостном, заставившем забыть меня все на свете. Стыда больше не было. Губы впивали в себя податливое тело и сами тонули в непрерывном лобзании, томительном и восхитительном. Тело женщины извивалось, как змея и влажный жаркий тайник приникал при бесчисленных поворотах к губам, как будто живое существо, редкий цветок, неведомый мне в мои 28 лет. Я плакал от радости, чувствуя, что женщина готова замереть в судорогах последней истомы. Легкая рука скользнула по моему телу, на секунду задержалась на тягостно поникшей его части, сочувственно и любовно пожала бесполезно вздувшийся кусок кожи и сосудов. Так, наверно, маленькая девочка огорченно прижимает к себе ослабевшую оболочку мячика, из которого вышел воздух.
Эта дружеская ласка сделала чудо. Это было буквально воскрешение из мертвых, неожиданное и стремительное воскрешение Лазаря: сперва чуть заметно тронулась его головка, потом слабое движение прошло по его телу, наливая его новой, свежей кровью. Он вздрогнул, качнулся, как от слабости, и вдруг поднялся во весь рост.
Желание благодарно поцеловать женщину переполнило мою грудь: я сильно прижался губами к бархатистой коже бедер, оставляя на ней следы поцелуев. Затем я оторвался от этого чудотворного источника, его ароматная теплота вдохнула моего воскресшего Лазаря к жизни, нетерпеливый, мучительно сладостный тайник поглотил его в недра.