Глупец! Альбино вскочил и, распугав купающихся в маленьком фонтане неподалёку сизых голубей, побежал вниз по улице Бернардини мимо университета — к Палаццо Пикколомини. До него было рукой подать, и монах, не успев отдышаться, торопливо постучался в дубовые двери, задыхаясь, спросил Камилло Тонди и, узнав, что он в библиотеке, стремительно ринулся вверх по лестнице.
Его взволнованный вид и сбившееся дыхание удивили толстяка, кормившего рыбой своего кота и не ожидавшего визитёров. На столе валялись таволетте, деревянные обложки документации городского совета.
— Мессир Камилло! — в голосе Альбино звенела мольба, — я друг вашего друга. Доверьтесь мне. Помогите!
Тонди изумлённо замер, подняв на него испуганные глаза.
— Вы сказали, что в курсе всего, что происходит в городе. Около года тому назад люди Марескотти украли девицу, Джиневру Буонаромеи. Вы помните об этом?
Мессир Камилло несколько раз сморгнул, потом задумчиво кивнул.
— Да, помню, Марескотти давно ошалел от вседозволенности, все это знают, но что с того? Он почти каждый месяц творит подобные мерзости.
— Вспомните, кто были эти люди Марескотти? Вы знаете их?
Тонди на мгновение задумался, потом вздохнул, положил перед котом кусочек рыбы и кивнул.
— Господи, ну, да, конечно, их все знают. Лично я знаком только с Карло Донати, знаю его отца, ну, и его видел. Он ещё совсем молод. Остальные мне лично незнакомы, но имена их — у всех на слуху.
— Кто это?
Толстяк задумался, его лоб прорезала тонкая поперечная морщина.
— Ну, если вспомнить, — Тонди для верности поскрёб лысую макушку. — Пьетро Грифоли, конечно, он командует этими людьми, а остальные… Паоло Сильвестри, Карло Донати, Никколо Линцано, потом… Антонио Турамини, Джулио Миньявелли и Микеле Ланди.
Пол поплыл в глазах Альбино, но он сумел удержаться на ногах и даже поклонился Камилло Тонди почти до земли. Да, понимание проступило, и проступило верно. Погибшие, все трое, были охранниками Марескотти, виновными в гибели его сестры и братьев. Его заклятыми врагами. Теперь, благодаря архивариусу семейства Пикколомини, в голове Альбино многое прояснилось. Прояснилось и то обстоятельство, что так напугало Баркальи. Предатель волновался неслучайно: он опасался вендетты, понял Альбино, и видел в случайных смертях людей Марескотти чей-то злой умысел.
— А вы слышали, что Турамини, Миньявелли и Ланди недавно погибли?
Мессир Тонди это, разумеется, слышал и даже был в Сан-Джиминьяно, когда пропал Микеле Ланди, но, как и мессир Арминелли, не видел здесь ничего особенного, правда, обосновывал всё иначе.
— Времена настали последние, друг мой, все как будто ошалели. Порок, словно плащ Деяниры, так тесно сросся с этим городом, что сам воздух, которым мы дышим, сеет разврат, — грустно покачал он головой. — Знали бы вы, сколько дочерей, проклятых отцами, бродит по перекрёсткам с бритыми головами, сколько юнцов, испорченных вечными потачками богатых отцов, изгадили свои души самыми низкими пороками и перестали различать добро и зло… Но если люди бессильны утвердить добро в собственных душах — вот тут и вмешивается в земные дела карающая десница Всевышнего.
Глава III. Пустые предположения
Почти без сил добрёл Альбино до дома Анны Фантони, спотыкаясь на ступенях, поднялся к себе. Сказанное Тонди не давало ему покоя. В отличие от Франческо, то ли кривлявшегося на поминках, то ли искренне заблуждавшегося, Камилло Тонди чётко выговорил истину. «Сколько юнцов, испорченных вечными потачками богатых отцов, изгадили свои души самыми низкими пороками и перестали различать добро и зло…» Глупо было думать, что это сказано не о погибших. Они были в глазах мессира Тонди мерзавцами, и он не скрыл это от него, Альбино.
Это говорило о доверии и заслуживало благодарности. Важно было и то, что мессир Камилло тоже, как и Арминелли, полагал, что это вовсе не чей-то преступный умысел. Однако архивариус, в отличие от мессира Элиджео, видел в этих смертях не случайность, а кару Божью.
Только тут Альбино вспомнил, что забыл поесть. Однако сожалениям об этом предаться не успел: дверь распахнулась и на пороге появилась кухарка монны Анны Лаура с подносом, на котором красовалась глубокая чашка с равиоли, распространявших вокруг божественный запах мяса, масла и уксуса, трапезу дополняли свежие булочки с повидлом и кувшин молока. Альбино смутился, но отказаться не смог и сам не заметил, как с волчьим аппетитом съел всё до крошки и остановился, только уставившись в пустое дно тарелки. И тут вдруг услышал: