Епископ худобой походил на аскета, но его лицо с удлинённым, ровным, как ланцет, носом казалось холеным, а приторно-медовая улыбка странно сочеталась с бесстрастными, странно двоящимися глазами, которым прямые, как бритва, брови придавали суровое выражение. Он казался улыбающейся мумией.
Однако манера общения монсеньора Квирини подлинно изумила Альбино.
— О, Бог мой, Монтинеро! — бросил епископ, проезжая мимо прокурора, стоявшего рядом с Фантони. — А я-то думал, ты умер!
— С чего ты это взял, твоё преосвященство? — усмехнулся мессир Лоренцо, спокойно оглядывая епископа.
— Я вчера днём встретил нашего подеста, — зевнул тот, — так он столько хорошего о тебе наговорил.
Монтинеро смерил его преосвященство насмешливым взглядом и пожал плечами, видимо, ничуть не обидевшись его словам. После, когда прокурор заговорил о пропажах честных женщин и дурных забавах знати, Квирини вдумчиво заявил, что в том, что творится в Сиене, никакой вины власти нет. Это целиком и полностью её заслуга. Потом поинтересовался, на какую лошадь, по мнению Монтинеро, лучше поставить, а заметив Тонди с Бочонком, довольно бестактно сообщил архивариусу, что его собственный кот Подлиза, прожив два десятка лет, недавно, увы, отдал Богу душу и, судя по его нраву на этом свете…
— …Теперь он в аду, Камилло, я уверен. Да, гадит в тапки дьяволу.
Альбино так и не смог понять, трунит епископ или глуп. Каждая его фраза звучала двусмысленно. Монах тихо спросил о клирике у Франческо Фантони, но тот, пожав плечами, ответил, что его преосвященство всегда отпускает ему его грехи, стало быть, с его стороны будет галантностью ответить ему тем же. Арминелли, спрошенный о епископе, заметил, что тот — свой человек у Петруччи, значит, всех устраивает, а вот Камилло Тонди на тот же вопрос рассеянно проронил, что дуракам обычно свойственно умничать, а вот дурачиться — это забавы людей с головой.
Однако самому Альбино так не показалось. Квирини сел играть в карты с мессиром Венафро, и узнав, что тот недавно побывал на побережье, завистливо вздохнул:
— Как удачлива твоя задница, Тонио! А мне этот бастард, римский визитатор, свалится на голову как кусок говна, теперь месяц никуда не выберусь из-за этого ублюдка. Так ещё и истерику мне закатил, почему, мол, фрески сыпятся в храме? А у меня лишних денег нет, одни потаскухи обходятся чёрт знает во сколько, а недавно я ещё и проигрался в пух и прах. Тратиться на иконы, когда и на блядей денег не хватает? Ну, не идиота ли прислали, а?
Альбино побледнел и торопливо отошёл: епископ внушал ему такое отвращение, что даже похожий на палача прокурор Монтинеро показался приличным человеком.
Как может человек Церкви произносить такие кощунства?
Между тем, весь день был заполнен увеселениями: везде кружились гимнасты и жонглёры, актёры разыгрывали пантомимы, столы на весенней поляне под тутовником ломились от яств и напитков. Несколько раз Альбино замечал Франческо, который то играл в кости с Монтинеро, то, к большому удивлению монаха, о чём-то секретничал с мессиром Марескотти. Видя Фантони рядом с этим человеком, Альбино мрачнел и на душе его мутнело.
Потом почти все сошлись на пустоши позади виллы Палески, где были устроены конные состязания. Альбино слышал какие-то препирательства и крики в зелёном шатре, позже оттуда вышли несколько одинаково одетых мужчин и пошли к лошадям.
Но всё очень быстро закончилось. Один всадник вырвался вперёд после первого же круга и после никому уже не дал себя обогнать, его чёрный жеребец, огромный и страшный, как конь Апокалипсиса, нёсся как ветер, и алая лента победителя спустя несколько мгновений затрепетала на его могучей шее.
Теперь Альбино узнал всадника. С коня спрыгнул Франческо Фантони. Он с улыбкой принимал поздравления и удивительной красоты седло с изогнутой лукой и позолоченными стременами. Прокурор же, как понял Альбино, поставил на победу Сверчка и сейчас подмигнул епископу Квирини, который тоже с довольной улыбкой опустил в карман несколько золотых монет.
После конных состязаний на поляне устроили танцы. Альбино выпил лишь два стакана вина за здоровье главы синьории Петруччи и совсем не чувствовал хмеля. Он старался не спускать глаз с Марескотти, Пьетро Грифоли, Паоло Сильвестри, Карло Донати и Никколо Линцано, но Марескотти вскоре тоже исчез вместе с хозяином дома Лучано Палески, надо полагать, для них внутри виллы было сервировано особое застолье.
Но остальные были перед ним: Сильвестри и Донати пили и мерзко судачили о женщинах, Никколо Линцано, краснощёкий молодчик с томными, словно нарисованными глазами, говорил только о лошадях и зло куражился над выигрышем Фантони, уверяя, что тот сжулил, обойдя его на два корпуса, хоть и не уточнял, как именно, а Пьетро Грифоли, широкоплечий, смуглый и темноволосый, с мутным нечитаемым взглядом, что-то шёпотом вещал слуге, почтительно склонившемуся перед ним. Все эти люди казались Альбино до странности одинаковыми, сходство усугублялось одинаковой одеждой и крупным сложением всех четверых.