Возмездие

   — Я милость воспою и суд,
   И возглашу хвалу Пандольфо;
   Законов суть и ратный труд
   Познал он тонко, и не только, —
   От своенравных уклоняясь,
   Не слушая совет коварных,
   От порицаний устраняясь,
   Наветов, наущений тайных,
   За стол с собой он не пускает
   Надменных, злых, неблагодарных;
   своей трапезой угощает
   Правдивых, честных, благонравных,
   И где с ним вместе ни сойдутся
   Льстецы, мздоимцы, дураки
   Они Пандольфо изженутся
   Одним движением руки!

Альбино стало неловко. Даже стыдно. Он давно заметил, что стыд за другого порой болезненнее собственного. Но, похоже, что стыд испытывал только он один. Пандольфо Петруччи слушал дифирамбы себе со спокойной улыбкой. Венафро наклонил голову к поэту, словно боясь упустить хоть слово, и прикрыл перекошенную половину лица веером. Фабио Марескотти тупо смотрел на поэта и, казалось, думал о чём-то другом, мессир Палески льстиво улыбался и кивал, точно подтверждая истинность сказанного, прокурор Монтинеро, стоявший рядом с Катариной Корсиньяно, тоже улыбался и нежно поглаживал руку девицы, которую та неосмотрительно ему протянула, подеста, сидевший слева от Петруччи, смотрел на поэта с явно несвойственной этому лицу томной задумчивостью, а монсеньор епископ Квирини в конце чтения, восторженно зааплодировав, вскричал: «Браво!»

Подлинная мука и явное страдание, маска древней трагедии и безнадёжная скорбь были написаны только на лице Франческо Фантони, причём бедняга, похоже, не очень-то и притворялся. Он покраснел, по шее его пошли розовые пятна, брови сошлись на переносице. Он, казалось, был в жару. Леони же безжалостно начал новый стих.

   — Льёт, всегда благочестивый,
   Токи мудрости из уст,
   Муж Пандольфо наш любимый
   Изрекает правый суд:
   Сердцем чист благой правитель,
   Твёрды истины стопы.
   От неправды избавитель,
   Покровитель красоты!
   Ищет, ищет беззаконный,
   Чтоб невинность погубить,
   Нет, он мнит, ей обороны,
   Но Пандольфо защитит!
   Ведай: честность и невинность
   Увенчаются венцом;
   Злость, нечестье горделиво
   Кончатся своим концом!

Несчастного Фантони, похоже, всерьёз трясло и колотило, он наконец-то догадался незаметно под длинными волосами зажать ладонями уши, но зычный голос одописца всё равно проникал в них. Зато монсеньор епископ Квирини был в полном восторге. Он вскочил, громко хлопая в ладоши и крича «Гений!», на его крики поэт поклонился с видом неподдельной скромности, Пандольфо Петруччи тоже соизволил пару раз ударить в ладоши, после чего весь синклит дружно зааплодировал. Франческо Фантони был бледен, как мертвец, и едва дышал.

Поэт же, вынув третий лист, продолжил чтение.

   — Пандольфо наш несёт
   Оливы ветвь в долины,
   Бедных спасает от бед
   и от злой судьбины.
   Истина во всех сердцах,
   И правда воцарится,
   В его блаженных днях
   Счастье поселится.
   Лавр увьёт его чело,
   Славою украсит вечной,
   Чтоб имя Пандольфо цвело
   Хвалой чистосердечной.

Тут монсеньор епископ, всё ещё стоявший на ногах, подошёл к Пандольфо и заявил, что предлагает провозгласить мессира Сильвио Леони королём поэтов. Петруччи благосклонно кивнул, поэт, не желая упускать столь благоприятный момент, спустился к капитану народа, на ходу ловя восхваления и комплименты. Петруччи лаконично похвалил поэта, слова «прекрасно» и «великолепно» уронил и странно улыбающийся Венафро, подеста просто пожал поэту руку, да так, что тот скривился, и, рыдая от восторга, ему на грудь упал, благословляя его, епископ Гаэтано Квирини.

* * *

Однако после того как толпа восторженных ценителей поэзии поредела, а осыпанный восхвалениями пиит ушёл с Пандольфо Петруччи на виллу, Альбино довелось понять, что монсеньор епископ Квирини не только склонен к кощунствам и непотребной брани, но и оказался ещё и отъявленным лицемером. Это выяснилось в ту минуту, когда на поляне у пиршественного стола уединились его преосвященство и прокурор Лоренцо Монтинеро. Альбино сидел за полой шатра и слышал весь разговор.

— А почему ты не предложил читать эти стихи в церквях с амвона вместо проповедей, Гаэтанелло? — иронично поинтересовался прокурор, деловито разливая вино по стаканам.