— Я не о том. Мессир Монтинеро принуждает её к замужеству явно против её воли, подеста же просто не замечает этого. Почему?
Фантони опешил.
— Бросьте. Кто её принуждает? Просто любая уважающая себя кошечка должна пошипеть и повыгибать спинку, прежде чем подпустит к себе кота. Лоренцо ей нравится. Я к их свадьбе уже сочинил две величальные и уверяю вас, не зря трудился. А подеста… Ему же надо пятерых девок пристроить. Да и чём Монтинеро-то плох?
— Но он отогнал от неё всех поклонников.
— И правильно сделал, — хмыкнул Франческо.
…Альбино долго не мог забыть разговора с Фантони, он был растерян, точнее, поколеблен в своей, дававшей ему силы и спасавшей от уныния уверенности, что всё, совершающееся с людьми Марескотти, суть промысел Божий. Франческо насмешливо намекнул, что считает случившееся делом рук человеческих, то есть, новым преступлением, новым злом, и недобрый блеск глаз Фантони и его уверение в достаточных основаниях для такого суждения расстроили и огорчили Альбино.
Однако назавтра, чем больше он, сидя среди библиотечных полок, думал о гибели Карло Донати, тем меньше верил Фантони. Альбино пытался вспомнить, кто и куда выходил из гостей за свадебным столом, но там царило обычное пьяное веселье, и, хоть он прекрасно помнил все эпизоды застолья и речи с пожеланиями счастья молодым, но ничего, что могло бы иметь отношение к гибели Донати, в его памяти не задержалось.
Да и не в том было дело, кто и куда отлучался из пиршественного зала. Пожалуй, выходили все. Были минуты, когда он не видал за столом мессира Арминелли, выскакивал танцевать его сосед, которого ему представили как Рафаэлло Пуччи, только Филиппо Баркальи никуда не уходил, напряжённо сидя на углу стола на краешке стула, и не вставал из-за стола епископ Квирини. Впрочем, Тонди тоже никуда не уходил. Но ведь дверь нужника была заперта изнутри, и никто, кроме Донати, не мог этого сделать! И медик признал причиной его смерти остановку сердца.
О чём же говорил Франческо? Фантони вроде не имел счетов с Марескотти: гаер никогда ничем не злил мессира Фабио, Альбино даже как-то видел, что они довольно мирно о чём-то шептались. Да, это было в Ашано. Что до его ссор с людьми Марескотти, так там имели место, в общем-то, обычные склоки отпрысков знатных фамилий, весенний гон молодых самцов, распри из-за женского внимания и побед на палио, и у красавца Франческо, удачливого наездника и прекрасного певца и танцора, не могло не быть завистников и недоброжелателей.
Альбино мог лишь подумать, что устами Фантони говорило похмелье, хоть и не заметил, чтобы тот напился на свадьбе Убертини. Фантони умел лицемерить, и было весьма трудно понять, когда он серьёзен, а когда шутит или кривляется. Впрочем, ему одному это в вину ставить было нельзя: в окружении Петруччи так или иначе лицемерили и притворялись все, все лгали, говорили не то, что думали, делано восхищались, произносили пустые, напыщенные и льстивые речи, клялись в преданности, но всё это было фальшью.
Да и само окружение капитана народа пугало. Очень умный Антонио да Венафро был холоден и бесчувственен, как недельной давности труп, а если верна поговорка: «Скажи мне, кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты», то кто такой Пандольфо Петруччи, чьими друзьями и приближенными были негодяй Фабио Марескотти, равнодушный к добру и злу Элиджео Арминелли, прокурор Монтинеро с глазами палача, пьющий, ругающийся, как сапожник, ведущий абсолютно светский образ жизни монсеньор епископ Квирини, лицемерные льстецы Палески и Убертини? А Козимо Миньявелли, Одантонио Ланди, Теренцио Турамини и Аничетто Грифоли? Кто они, воспитавшие сыновей, способных всемером надругаться над девушкой? Но не только. Лгал и притворялся и Камилло Тонди, стараясь если не попасть в тон творящемуся в окружении Петруччи, то явно нося маску дурака-Панталоне, и только случайно трагические обстоятельства приоткрыли Альбино его подлинное лицо.
Альбино порой казалось, что и Фантони, изломанный и кривляющийся фигляр, тоже носит маску, что он умней и серьёзней, чем нарочито хотел выглядеть. Но зачем? Что связывает его с этими людьми? Монна Анна уверяла, что он даже сводничает для них. Если это так — то он, конечно, погибшая душа, но ведь в разговорах с ним проступали, Альбино чувствовал это, мощь духа и истинные суждения. Франческо понимал, что вокруг творится беззаконие, однако участвовал в нём. Зачем? Хотел возвыситься до положения советника, вроде Венафро, или стать фаворитом Марескотти?
Глава ХI. Смерть у Фонте Бранда
За ту неделю, что минула после смерти Карло Донати, с Филиппо Баркальи, работавшим рядом с Альбино, произошло нечто страшное. Он и до того день ото дня бледнел и худел, теперь же казался просто недужным, шаркал ногами при ходьбе и спотыкался на ровном месте. Филиппо не спрашивал больше Альбино о погибшем, ибо сам был на свадьбе в доме Убертини, он просто сидел и, когда мессир Арминелли не видел его, тупо смотрел в пустоту. Альбино было жаль его, жаль, несмотря на то, что его братья погибли по вине этого человека. Слишком заметен был его дурной страх, слишком бросалась в глаза пустота души несчастного.