Одной рукой он прикрывал свое оскорбленное достоинство. Корчак вручил ему визитку со словами:
— Я разберусь, обещаю. Виновные будут наказаны. — Его тон был сух и официален, как у полицейского, составляющего протокол. — Зайдите ко мне завтра или в любой другой удобный для вас день. Компенсируем.
— Ваш приятель ни с того ни с сего драться полез! Я только лишь замечание сделал, что он мокрыми ногами по моему полотенцу топчется.
— Разберемся, — произнес Корчак еще суше. — Повторяю: ущерб будет компенсирован. Как материальный, так и моральный.
Мужчина с расцарапанной щекой удалился, ворча. Охранник и тренер вернулись к своим обязанностям. Корчак дождался Каренина и кивком пригласил его в машину.
— Что ты творишь? — упрекнул он, когда никто не мог их слышать. — Зачем пьяный приперся? Разве так можно, Игорь? Просто не узнаю тебя. Был о тебе лучшего мнения.
— Я и сам, — проворчал Каренин, глотнув из фляжки и поморщившись. — Сам собой недоволен.
— Так в чем дело? Вылей свой коньяк и возьмись за ум. Что, праздников не хватило? Или ты себя не уважаешь?
— Не уважаю, Игнат. Вот ни на столько не уважаю. — И он показал Корчаку кончик мизинца.
Тот, желая как можно скорее спровадить товарища и вычеркнуть его из списка знакомых, присмотрелся к нему внимательнее.
— Что у тебя приключилось, Игорь?
— Бандиты крышу навесили, — процедил Каренин с ненавистью. — Мало того что обобрали, так еще и опустили ниже плинтуса. Избили при жене и дочке. Их тоже били. Сашку изнасиловать грозились. А я ничего не мог сделать, ничего! — Он сорвался на крик. — Потому что их трое, а я один и без оружия. Знаешь, почему я в зал пришел? Чтобы подкачаться. Чтобы эти подонки не могли так просто мне звездюлей навешивать, когда им вздумается.
— У тебя же есть пистолет, насколько я помню, — пробормотал Корчак, огорошенный услышанным. — Я тебе еще разрешение помог оформить.
— Есть, — подтвердил Каренин угрюмо. — Есть пистолет, Игнат. Только наверху, в сейфе. А у этих головорезов стволы при себе и на моих женщин нацелены. Ты бы тоже не рыпнулся.
— Да, задачка. И что ты думаешь делать?
— Платить. И готовиться к отъезду. Сваливать придется из родного города. И бизнес бросать.
— Погоди, не пори горячку! — Корчак досадливо поморщился. — В полицию обращался?
— Ты что, не знаешь, как у них все устроено? — спросил Каренин с горечью. — Наезжают бандюганы, тянут бабки. Ты к ментам, а они тебя тоже доить начинают, за другую сиську. Так вместе и сосут, упыри проклятые.
— Ну уж скажешь. Сейчас не девяностые.
— Я тоже так думал. Оказалось, что все еще хуже, Игнат. Гораздо хуже.
— Не драматизируй, Игорь. Я помогу. У меня в органах большой начальник есть. Друг детства. Этот не подведет.
— Уверен? — спросил Каренин недоверчиво.
— На все сто, — сказал Корчак. — Куда тебя везти? Не помню твоего адреса, давненько не пересекались.
— Вот и пересеклись… Может, накатим?
— Сам пить не стану и тебе не советую. Поехали.
— Я на своей, — буркнул Каренин, делая попытку открыть дверь.
— Сиди, герой! Тебе сейчас не хватало только попасться за вождение в нетрезвом виде. Мало тебе приключений?
Высадив приятеля на улице Марата, Корчак уехал не сразу, а спросил, пуская пар в открытое окно:
— Ты же вроде где-то за городом обитал? Там еще съезд на Еленовку… или Аленовку был, вылетело из головы…
Каренин, качнувшись, повернулся к нему и пояснил:
— Не доезжая двух километров до Аленовки. Но теперь мои женщины тот дом видеть не могут. Слишком свежи воспоминания. Мы с Дашей квартиру снимаем. Рядом с Сашей и Вадиком. — Вернувшись и наклонившись к окну машины, он тихо добавил: — Если честно, то это была моя инициатива — переехать. Неспокойно мне за городом. Времена смутные настали. Сам знаешь, что может случиться.
Корчак поежился от холода, ворвавшегося в автомобиль.
— Что? — спросил он.
— Буквально все, — ответил Каренин таинственным полушепотом, развернулся и, слегка пошатываясь, побрел прочь.
Корчак посидел еще немного, барабаня пальцами по рулю.
— Бред, — произнес он наконец. — Да, здорово напугали беднягу. А ведь нормальный мужик был.
Дома он ни слова не сказал о произошедшем в клубе. Эльза за ужином несколько раз бросала на него испытующие взгляды, но промолчала, обошлась без лишних вопросов, за что он был благодарен ей. Ему не хотелось вносить в семью хотя бы тень тревоги. Это было что-то вроде суеверного или даже религиозного чувства. Дом для Корчака был не пресловутой крепостью, а скорее храмом, как бы высокопарно это ни звучало.