Хауэлл оглядел забитую вещами каморку над гаражом. В ней, как всегда, был кавардак. Страницы рукописи разбросаны по столу и по полу, в ожидании застыла пишущая машинка с запыленными от бездействия клавишами. Это зрелище наполнило Хауэлла безотчетным страхом, с которого в последнее время у него начиналось почти каждое утро. Во рту ощущалась такая же пакость, как и в башке, язык распух и воспалился. Вон бутылка из-под виски «Джек Дэниелс»… А на столе, рядом с машинкой, вторая, на треть початая, молча демонстрирует причину его теперешнего отвратительного состояния… Вернее, не причину, а скорее, симптом. Причину объяснить было труднее, это требовало большей концентрации мыслей, превышающей нынешние возможности Хауэлла.
Он мог думать только о единственной вещи, ради которой был в состоянии слезть со старого кожаного дивана и поплестись в дом — о зубной щетке. Ради зубной щетки Хауэлл решился бы сейчас даже на убийство.
Он скосил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на наручных часах. Четверть двенадцатого. Черт, у него же встреча в полдень! Хауэлл с трудом встал, сунул ноги в тапочки и направился в дом, прихватив с собой пустую бутылку, положил ее в мусорный ящик у входа. Хауэллу не хотелось, чтобы прислуга пересчитывала порожнюю посуду.
— Добрый день, мистер Хауэлл, — сухо поздоровалась служанка, когда он проходил через кухню.
«Вот сука! Нужно мне твое приветствие!»
Хауэлл взбежал по лестнице в спальню. Элизабет оставила все в идеальном порядке, служанке не пришлось и пальцем пошевелить. Хауэлл достал костюм из своей гардеробной и бросил его на кровать. Две минуты яростно чистил зубы. Затем влез под горячий душ.
Через сорок пять минут, на удивление вовремя, Хауэлл уже сидел, бездумно листая «Еженедельник птицевода» и думая, какого черта он тут оказался. Приемная была обставлена вполне нормально, даже со вкусом: ковры, кожаные кресла, довольно приличные картины… Не к месту казался только двухметровый пластиковый цыпленок.
Зажужжал телефон на столе, молодая секретарша сняла трубку и повернулась к Хауэллу.
— Мистер Питс сейчас примет вас.
Она встала и открыла дверь кабинета.
Лартон Питс двинулся навстречу Хауэллу, выйдя из-за огромного стола. Он напоминал бейсбольного тренера, наступающего на судью, который дал сомнительный свисток. Лишь подойдя к Хауэллу почти вплотную, Питс улыбнулся.
— Джон… можно я буду называть вас Джоном? Я чертовски рад вас видеть. Я восхищаюсь вашими произведениями, чертовски давно восхищаюсь. С тех пор, как вам дали Пулитцеровскую премию за статьи об убийцах, я не пропускаю ваши материалы. И книгу читал. Хорошо написано.
— Благодарю, мистер Питс.
— Зови меня Лартоном, сынок, как все зовут. Может, выпьем чаю со льдом или еще чего-нибудь?
Хауэлл счел, что человек, повесивший в кабинете фотографию, на которой он снят вместе с преподобным Джерри Фалвеллом, написавшим вдобавок на снимке несколько теплых слов, вряд ли держит в том же кабинете бар.
— Нет, спасибо. Все в порядке… э-э… Лартон…
— Хорошо, хорошо, — ответил Питс, подвел Хауэлла к креслу и, обойдя стол, сел сам. — Я благодарен Денхему Уайту за то, что он устроил нашу встречу. Я понимаю, как дорого твое время, и сразу перейду к делу. Что ты обо мне знаешь, Джон?
— Ну, полагаю, только то, что читал в газетах. — Хауэлл знал, что перед ним владелец более тысячи «Маленьких цыплят», разбросанных по всей стране кафе, где подавали жареных цыплят. Этот человек всего добился сам, он занимался благотворительностью и давал деньги политикам любой масти — от крайне левых до крайне правых… Однозначно определить Лартона Питса было затруднительно.
— Я прожил замечательную жизнь, — откинувшись на высокую спинку кресла, сообщил Питс и загляделся на открывавшийся из окна вид. — Мой старик, пока я не уговорил его заняться цыплячьим бизнесом, был фермером. У него имелся только один-единственный мул — вот и все богатство! А додумался я до этой отличной идеи в четырнадцать лет. К двадцати годам я стал крупнейшим поставщиком цыплят в штате. В этом же году открыл первое кафе. Дело росло и крепло, я обзаводился связями. Короче, я напал на золотую жилу.
— Угу, — пробурчал Хауэлл. Лучшего он не смог придумать. И какого черта он здесь делает?..
— Но мои интересы всегда были шире, чем просто откорм цыплят, — продолжал Питс. — Я интересовался международными отношениями. Держу пари, ты этого не знал!
— Точно, — ответил Хауэлл, стараясь удержаться от смеха.
Питс подался вперед и пронзил Хауэлла пристальным взглядом.
— Джон, могу я тебе довериться?
— Конечно. — Джон решил, что это одна из странных шуток Денхема Уайта. Потом они соберутся за столом, человек шесть, будут потягивать мартини и посмеются вдоволь… Хауэлл попытался сообразить, как бы потактичнее откланяться, но не смог придумать.
— Это, конечно, не для печати.
— Не беспокойтесь, Лартон. Я уже не газетчик.
— Сегодня первое августа 1976 года от Рождества Господа Нашего, — произнес Питс. — В ноябре Джералд Форд надеется стать Президентом Соединенных Штатов.
— Может быть, — согласился Хауэлл.
— Но американский народ не выберет арахисового фермера в президенты, — произнес Питс тоном, не терпящим возражений.
Хауэлл был с ним согласен, но промолчал.
— В ноябре через четыре года меня изберут следующим Президентом Соединенных Штатов Америки, — доверительно сообщил Питс.
Хауэлл задержал дыхание, чтобы не расхохотаться, и старательно изобразил заинтересованность.
— Ты, наверное, так потрясен, что потерял дар речи, — продолжал Питс после паузы.
— Да, вы правы, — согласился Хауэлл и подумал, что Питс даже не шут, а просто сумасшедший, если американцы не будут голосовать за арахисового фермера, то с чего им выступать за цыплячьего?..
— Позволь мне объясниться. Я не собираюсь, очертя голову, кидаться в эту гонку. Лучшие умы нашей страны думают сейчас, как мне помочь.
— Я знаю кого-нибудь?
Питс поднял руку.
— Сейчас говорить об этом слишком рано. Сейчас я хотел бы поговорить о тебе.
— Обо мне?
«Ну, начинается, — подумал Джон. — Интересно, сколько времени Денхем Уайт вынашивал этот замысел?»
— Я хотел бы, чтобы ты написал мою автобиографию.
Хауэлл был настолько ошарашен, что даже ничего не ответил.
— Ну, как? — спросил Питс.
— О… вы слишком добры, что предлагаете мне такое… важное для вас дело, мистер Питс…
— Лартон.
— Лартон. Но я так завяз в своей работе…
Это была ложь чистой воды. Полдюжины издателей отвергли первый роман Хауэлла, а никаких других идей у него не имелось.
— Да. Денхем Уайт сказал мне, что ты пишешь что-то для себя. Ты, конечно, понимаешь, что я собираюсь нормально заплатить за эту книгу. Извини, Джон, за такой вопрос, но сколько денег тебе дали, присудив Пулитцеровскую премию?
— Тысячу долларов.
— А сколько ты заработал, когда вышла книга?
— Примерно тысяч шестьдесят.
— И я предлагаю заплатить тебе шестьдесят тысяч за мою книгу.
Хауэлл снова онемел, но на сей раз не из-за боязни рассмеяться. Он пытался понять, как названная сумма повлияла на его организм.
Питс подошел к секретеру, достал дешевую пластиковую папку и положил ее перед Хауэллом.
— Здесь двенадцать катушек с магнитофонной лентой. Я наговорил на них все, что смог вспомнить про свою жизнь. Унеси их домой и послушай некоторые записи. Затем позвони и скажи, сможешь ли ты сделать из этого книгу.
Хауэлл встал.
— Я буду очень рад сообщить вам мое мнение, но, Лартон, я не знаю…