— Все и выглядело убедительно, Бо. Ты здорово придумал с карандашом. Но потом я прочел завещание Эрика Сазерленда и приложение к нему, заверенное подписями свидетелей. И мне стало понятно, что у тебя есть очень веские основания убрать Сазерленда, — Хауэлл старался говорить как можно медленнее. Ему нужно было протянуть время и кое-что обдумать. — Потом я сообразил, что если бы Сазерленд выстрелил себе в рот, то разлетелся бы только затылок, и уж никак не большая часть лба. Я сам хотел как-то застрелиться из ружья, но не смог так направить ствол, как, очевидно, удалось Сазерленду… С другой стороны, если бы я в какой-то момент, выйдя из себя, захотел кого-нибудь застрелить, я, наверно, не стал бы совать своей жертве ствол в рот… Я бы просто прицелился в голову и выстрелил. И полагаю, ты именно так и поступил!
Бо задумчиво кивнул.
— А как тебе удалось прочитать завещание Эрика?
— Он приклеил бумажку, на которой записал кодовую комбинацию, к низу выдвижного столика для стенографиста. Кто, скажи на милость, держит в голове подобные вещи? И когда я прочел завещание, мне многое стало ясно. Одного не понимаю: зачем ты ввязался в эту историю с самолетом? Если бы не она, ты был бы чист и свободен, как птица. А в кармане у тебя лежали бы денежки Сазерленда.
Бо кивнул.
— На этом, увы, настояли мои компаньоны.
— Извините, — немного раздраженно вмешалась Скотти. — Мне очень жаль вас прерывать, но я ничего не понимаю. Объясните, пожалуйста, о чем вы говорите?
— Это длинная история, — сказал Хауэлл и посмотрел на Бо. — У нас есть время?
— Конечно. Мне и самому будет любопытно послушать. Валяй, — он взял бутылку. — Хочешь выпить?
— Не возражаю, — откликнулся Хауэлл.
Он пристально наблюдал за тем, как Бо наливает бурбон в грязный стакан, стоящий на столе у дальнего края дивана, и подает ему. Бо все проделывал крайне осторожно.
— Итак, — заговорил Хауэлл, отхлебнув виски, — когда все началось? Я думаю, давно. Наверное, в середине прошлого века, когда первые поселенцы стали укореняться в долине. Они хотели осесть тут надолго, хотели, чтобы здесь жили их внуки и правнуки. Поэтому они уповали на то, что им удастся существенно преумножить свои ряды. В конце концов, они же были ирландцами! Но каждый раз, когда их численность возрастала, что-нибудь неизменно отбрасывало их назад: либо война, либо болезни и другие несчастья. Отец Гарри просветил меня на сей счет. Так что я имею достаточно полное представление. Бо, ты не возражаешь, если я присяду? А то ребра очень болят.
Хауэлл обошел диван и сел. Бо не остановил его, а лишь отошел в сторону и прислонился спиной к камину. Хауэлл надеялся, что Скотти вспомнит про свой револьвер — он лежал в ящике письменного стола — но девушка, явно завороженная его рассказом, подкатилась на кресле на колесиках поближе к дивану. Правда, когда она отодвигалась от стола, Хауэлл увидел, что на магнитофоне, который лежал на столе, горит красная лампочка.
«Умница», — мысленно одобрил он.
Хауэлл продолжал:
— Ирландцы, жившие в долине, были, разумеется, истовыми католиками и не могли вступать в браки со своими соседями, ведь те ходили в баптистскую церковь. А в отличие от мормонов, ангел Господень не дал им разрешения на многоженство. Короче, Бог знает, как это началось, но они докатились до инцеста. Отец с дочерью, брат с сестрой — в общем, до подобных безобразий.
— О, Господи! — ахнула Скотти.
— Вы можете удивиться, как же они сами на это решились и почему церковь не воспрепятствовала? Ведь они были христианами, а христианская вера четко и однозначно запрещает инцест. Но христианская вера запрещает и многие другие вещи, однако добрые христиане нарушают ее запреты чуть ли не с гордостью и прекрасным образом себя оправдывают. В общем, никто не знает, какие они нашли объяснения, но такая жизнь продолжалась. А поскольку ирландцы выбирали священников из своей среды практически в каждом поколении и готовы были посылать в Ирландию юношей, воспитанных в духе местных обычаев, то священники понимали своих друзей и близких и считали своей обязанностью помочь им. Главное было, чтобы община продолжала существовать, неважно каким путем это достигалось! Так попал в эту переделку и бедный отец Гарри.
— Он обвенчал в церкви Лорну Келли и ее брата, — вставила Скотти.
— Верно, — кивнул Хауэлл, — и подозреваю, не только их, но и многих других. Он ведь очень долго был здешним священником. Но Келли жили не в долине, и их не защищала отгороженность общины от посторонних. Эрик Сазерленд был страшно разъярен и настучал на отца Гарри.
— Как ты до этого докопался? — удивилась Скотти.
— Кое-что мне рассказал сам отец Гарри, кое-что я узнал из завещания Сазерленда, а самое важное — от мамы Келли. Так что с миру по нитке… Очень интересными оказались заверенные свидетелями записи Сазерленда. Он там о многом поведал, стараясь обелить себя.
— Но он-то чего в это ввязался? — недоумевала Скотти. — Ведь история с ирландской общиной тянулась больше сотни лет. С какой стати он взъелся именно на этого священника?
— А! — воскликнул Хауэлл, поднимая указательный палец. — Вот мы и добрались до самого главного! В тысяча девятьсот тридцатом году Эрик Сазерленд встретил очаровательную молоденькую ирландку из долины, и голова у него пошла кругом… вероятно, гораздо больше, чем у нее. Девушка, как и некоторые другие члены общины, была недовольна порядками в долине. Однажды она вырвалась на свободу и завела роман с человеком не своего круга. Ну, роман-не роман… но во всяком случае, он продолжался, пока молодая ирландка не забеременела. — Хауэлл по собственному опыту знал, что такие вещи тут бывают. Он посмотрел на Бо. Тот стоял, глядя в пространство остекленевшим взором. Но ружье по-прежнему держал цепко.
— Как вы понимаете, родственные браки в нескольких поколениях повлияли на здоровье потомства. Эта женщина уже родила умственно отсталого ребенка от своего брата, и ей хотелось здорового младенца. Забеременев, она порвала с Сазерлендом. Он был в полном отчаянии и долго не понимал, что случилось. А когда понял, решил вмешаться в жизнь долины и положить конец творившимся там безобразиям. Возможности для этого у Сазерленда имелись. Он начал с отца Гарри.
Хауэлл положил ногу на диван и откинулся назад, словно желая сесть поудобнее из-за боли в ребрах. Этот маневр так же позволил ему подобраться чуть поближе к ружью, которое держал Бо Скалли.
— Сазерленд, как все мы знаем, был весьма пуританских взглядов и меньше всего хотел шумного скандала в своих владениях, он не желал, чтобы здесь шныряли газетчики, тем более, что сам он был в этой истории замешан. Поэтому, чтобы дискредитировать священника, он использовал Келли, которые жили не в долине. Сазерленд обратился к архиепископу и сообщил, что отец Гарри обвенчал брата и сестру. Архиепископ ужаснулся, вызвал отца Гарри. Тот, наверное, признал сей факт, но и только… и в кратчайший срок был официально «усмирен»: ему запретили служить мессу и совершать бракосочетания. А потом втихомолку спровадили на пенсию. Это было ударом для жителей долины, но Сазерленд не остановился на достигнутом. Он был инженером-строителем и понимал, что в долине можно создать водохранилище. Строительство было ему выгодно во всех отношениях: и в моральном, и в финансовом. Сазерленд принялся скупать землю. Вы понимаете, конечно, что я не нашел всего в записях Сазерленда, поэтому мне приходится самому заполнять лакуны. Как я справляюсь со своей задачей, Бо?
— Неплохо, — с безучастным видом отозвался Скалли.
Хауэлл продолжал:
— И тогда Эрик Сазерленд начал травить Донала О’Койнена. Донал имел независимый характер. Он был из тех жителей долины, кого очень пугало то, что происходило из-за близкородственных браков. Его дочь Джойс родилась слепой, и вполне вероятно, это явилось расплатой за грехи ее предков. Донал хотел возделывать свою землю, копать колодцы — он этим подрабатывал — и растить детей, как все нормальные люди. Он послал девочек в городскую школу и мечтал, что они выйдут замуж за молодых людей, на которых не лежит пятно родственных браков их предков.