Первые слова произносит Борис Викторович:
— Чисто сделано… Разрешите продолжать завтрак.
Красноармейцы с красными звездами на рукавах выстраиваются вдоль стены. Несколько человек садятся за стол. Один небольшого роста, с русою бородой, в шлеме располагается на диване рядом с Александром Аркадьевичем.
— Да, чисто сделано… чисто сделано, — повторяет он. — Не удивительно: работали над этим полтора года…
— Как жалко, что я не успел побриться, — говорит Борис Викторович.
— Ничего. Вы побреетесь в Москве, Борис Викторович… — замечает человек в черной рубашке с бритым и круглым спокойным лицом. У него уверенный голос и мягкие жесты.
— Вы знаете мое имя и отчество? — удивляется Борис Викторович.
— Помилуйте, кто же не знает их! — любезно отвечает он и предлагает нам пива.
Человек с русою бородою переходит с дивана за стол.
Он садится от меня справа. У него умное и подвижное лицо.
Я говорю:
— Нас было пятеро. Теперь нас трое. Нет Андрея Павловича и Фомичева.
— Понятно, — говорит Борис Викторович.
— Значит… все предали нас?
— Конечно.
— Не может этого быть…
Но я должна верить Пиляру. Он один из начальников ГПУ.
Все… Андрей Павлович… Фомичев… Шешеня… А Сергей? Сергей, наверное, уже расстрелян…
— Им много заплатят? — вежливо осведомляется Александр Аркадьевич.
— Андрей Павлович никогда не работал против нас. Он убежденный коммунист. А другие… У других у каждого есть грехи…
Входит Новицкий и снова садится за стол.
— Вот один из ваших «товарищей»… — иронически замечает Пиляр, обращаясь ко мне.
— Да… И он даже обещал мне сбрить свою бороду…
— Он не сбреет ее, — говорит Пиляр. «Друг Сергея» — Новицкий не кто иной, как Пузицкий, его ближайший помощник.
— Кажется, вы недавно написали повесть «Конь вороной»? А раньше «Конь бледный»? — спрашивает Бориса Викторовича Пиляр.
— Целая конюшня. Не так ли?
— А теперь, — смеется Пиляр, — вы напишите еще одну повесть — «Конь последний».
— Лично мне все равно. Но мне жалко их…
Александр Аркадьевич протестует. Пиляр опускает глаза и говорит почти мягко:
— Не будем говорить об этом…
Я прошу разрешения взять из сумочки носовой платок. Мне отказывают. Но молодой военный приносит мне один платок.
Констатирую, что его только что надушили.
Александр Аркадьевич говорит:
— Почему вы тотчас же арестовали нас, не дав нам возможности предварительно увидеть Москву? Мы были в ваших руках.
— Вы слишком опасные люди.
Нас обыскивают.
В отношении меня эту операцию проделывает совсем молодая женщина. Она очень смущена. Чтобы рассеять ее смущение, я рассказываю ей о том, что делается в Париже.
Она вскоре возвратилась с моими вещами и даже с 12 долларами, которые нашли у меня зашитыми в складке моего платья.
Возвращаюсь в столовую.
Отъезд в Москву…»
В тот же день, в 11 часов утра, опергруппа ОГПУ в специальном поезде отбыла с арестованными в Москву.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В двадцатых числах августа с.г.[48] на территории Советской России ОГПУ был задержан гражданин Савинков Борис Викторович, один из самых непримиримых и активных врагов рабоче-крестьянской России. (Савинков задержан с фальшивым паспортом на имя В. И. Степанова.)
Из этого сообщения можно было сделать вывод, будто Савинков сам пришел на территорию Советской России и здесь был задержан ОГПУ. Собственно, ошибки здесь нет — Савинков действительно перешел границу сам, вполне, так сказать, добровольно. Но мы теперь знаем, что заставило его это сделать. Такую не совсем точную формулировку правительственного сообщения объяснить нетрудно. Тогда еще нельзя было раскрывать секрет этой операции. Главное — нельзя было раскрыть проведенную с Савинковым игру вокруг выдуманной контрреволюционной организации «ЛД». Дело в том, что примерно в то же время велись похожие операции в отношении других находившихся за границей деятелей контрреволюции, и было бы в высшей степени неразумно вызвать у них подозрения.
В Москве Б. Савинков, супруги Деренталь и Фомичев с Белорусского вокзала были доставлены прямо на Лубянку, и их распределили по камерам-одиночкам внутренней тюрьмы ОГПУ. На другой день их начали допрашивать. Супруги Деренталь интересовали чекистов в весьма малой степени. Александр Аркадьевич Деренталь и тем более Любовь Ефимовна, его жена, фигуры во всей этой истории в общем случайные и сугубо подчиненные Савинкову. Не был значительной фигурой и Фомичев, который до самого момента ареста так и не понял, что был пешкой в чекистской игре, а когда ему все разъяснили, он впал в такую прострацию, что допрос его пришлось отложить. Чекистов в первую голову интересовал Борис Савинков: как он поведет себя на допросе, признает ли свою поистине необозримую вину перед советским народом и государством?
Спустя несколько дней в московских газетах появилось следующее официальное сообщение:
Арестованному в двадцатых числах августа Борису Викторовичу Савинкову в 23 часа 23 августа было вручено обвинительное заключение, и по истечении 11 часов согласно требований Уголовно-процессуального кодекса в военной коллегии Верховного Суда СССР началось слушание дела о нем. Состав суда: председатель товарищ Ульрих, члены суда товарищи Камерон и Кушнирюк…
Савинков на следствии и на суде во всем сознавался, признавал свою вину и раскаивался, но все это сопровождал заверениями в преданной своей любви и уважении к великому русскому народу. Вот, например, что он заявлял в собственноручно написанных им показаниях от 21 августа 1924 года:
«Раньше, чем отвечать на предложенные мне вопросы, я должен сказать следующее: я — Борис Савинков, бывший член боевой организации ПСР, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева,[49] участник убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича, участник многих других террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа и во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках. Как могло это случиться? Я уже сказал, что всю жизнь работал только для народа и во имя его. Я имею право прибавить, что никогда и ни при каких обстоятельствах не защищал интересов буржуазии и не преследовал личных целей…