Еще не было десяти вечера, но Москва уже спала, погруженная в осеннюю темноту и дождь. Только над рестораном «Прага» в начале Арбата висело светлое облако. Там то и дело к освещенному подъезду ресторана подъезжали автомобили и извозчики с гостями, перед которыми распахивал зеркальные двери седобородый швейцар в золотых галунах. Когда дверь приоткрывалась, на улицу доносились звуки оркестра. А дальше Арбат был темен и безлюден. Только у особо осторожных лавочников в тамбурах магазинов дремали сторожа.
Дождь усилился. Чекист Андрей Федоров ругал себя за то, что не надел, как его товарищи, брезентовый плащ, на нем было черное пальто в талию с бархатным воротничком, которым и шею-то не прикроешь, — вода с кожаной кепки льется за ворог.
Федоров наискось пересек Смоленский бульвар, где ветер шумел пожухлой листвой, и вошел в Третий Смоленский переулок. Вот и дом, где на втором этаже живет Зекунов. Ни одно окно в доме не светилось.
Войдя в тоннель низких ворот, он подождал, когда в просвете появились его товарищи, и вошел в дом. По дощатым скрипучим ступеням он поднялся на второй этаж. В тускло освещенном коридоре нужная дверь — четвертая и последняя справа.
Федоров негромко постучал. Подождал. Постучал еще раз. За дверью послышался шорох и отчетливое:
— Лежи, я сам.
Рука шаркнула по двери, щелкнула задвижка, и дверь немного приоткрылась.
— Вам кого? — спросил мужской голос.
Федоров тихо произнес:
— Вы случайно не знаете, где здесь живет гражданин Рубинчик?
За дверью долго молчали.
— Подождите меня на улице, — наконец сказал из темноты мужской голос, и дверь захлопнулась.
Федоров решил не уходить. Если Зекунов задумал бежать через окно, там его возьмут товарищи. А он будет ждать его здесь.
Зекунов вышел одетый по-уличному, даже в калошах. Он кивнул Федорову и пошел впереди. На улице к ним на почтительном расстоянии присоединились оперативники. Они прошли к бульвару, где Зекунов сел на мокрую скамейку и молча показал Федорову место справа от себя. Но Федоров не сел и, стоя перед ним, повторил пароль.
— Гражданин Рубинчик давно уехал в Житомир, — печально и устало ответил наконец Зекунов.
— Надо сразу отвечать на пароль, — строго сказал Федоров, садясь рядом. — Докладывайте, как дела.
— Нету дел… нету ничего… Что хотите думайте, а нет, и все тут, — повторял Зекунов.
— Шевченко за это не похвалит. Тем более — отец, — с угрозой сказал Федоров.
— Ну и пусть… Ну и пусть… — еле слышно произнес Зекунов и, вдруг вскочив, крикнул: — Откуда у них право на мою душу? Что вам от меня надо?
— Прекратите истерику! — цыкнул Федоров. — Нам от вас нужна только правда.
— Я уже сказал: нету никаких дел! Нет! — Зекунов действительно был близок к истерике, он снизил голос, но как бы шепотом продолжал кричать: — Я свою душу вам не продавал! Не продавал! Оставьте меня в покое!
— Прекратите! — тихо приказал Федоров продолжавшему причитать и качаться на скамейке Зекунову.
— Не из железа у человека нервы. Не из железа, — опустив голову, сказал Зекунов и затих.
— Значит, никакой работы вы не вели?
Зекунов поднял голову и заговорил с нараставшим возмущением:
— А чего вы ждали? Чего? Посылаете нас сюда, как последних идиотов. Говорите: вас поддержит народ! Какой народ? Тут каждый второй с полным удовольствием сволокет тебя в ГПУ! Не вышел из меня герой! Не вышел. И вообще — отпустите меня подобру-поздорову. Я не знаю вас, вы не знаете меня! — Зекунов вскочил, но Федоров схватил его за рукав и силой усадил снова.
— Вы арестованы, гражданин Зекунов, поднимите руки, — негромко приказал он. — Я из ГПУ.
Подошедшие оперативники помогли Федорову обыскать окаменевшего Зекунова, а потом отправились делать обыск в его комнате.
Федоров с арестованным пешком отправился на Лубянку. Он решил допросить Зекунова сейчас же, пока тот не успел придумать обманных версий. По дороге и в кабинете Федорова Зекунов не проявил ни страха, ни особой взволнованности и охотно рассказывал все, о чем его спрашивали.
После нескольких допросов было установлено, что Зекунов как резидент Савинкова ровным счетом ничего не делал. Он даже не сходил по трем адресам, которые ему дали в Варшаве. Прибыв в Москву, он прежде всего отыскал свою семью. Оказывается, он еще раньше задумал: если семью не найдет, тогда будет работать как резидент, а если найдет, то на этой опасной работе поставит крест…
Выяснили, что Зекунов был младшим командиром Красной Армии и во время наступления на Варшаву попал в плен к полякам. Там он пошел в армию Булак-Балаховича, но вовремя понял, что угодил к бандитам. Бежал. Скрывался у своего однополчанина, работавшего в польской полиции. Тот его и познакомил с представителем савинковского союза, выдав за капитана белой армии. Зекунов сразу же согласился, чтобы его забросили в Россию, и его стали готовить как резидента.
Федорову казалось, что Зекунов рассказывает правду, но он продолжал допрашивать его каждый день, пытаясь поймать на неточностях или противоречиях. Зекунов твердо держался один раз сказанного и вызывал у Федорова все больше доверия.
Поскольку сам Зекунов жене ничего о своей тайной миссии не сказал, Федоров сообщил ей, что муж ее арестован в связи с хищением грузов на железнодорожном складе, но сам он в воровстве, мол, не участвовал и арестован за служебную халатность, так как ограбление склада произошло в часы его смены.
— Я знала, что его зря взяли, — убежденно сказала она.
Федоров был уверен, что жена Зекунова расскажет это всем соседям и знакомым. Так что, если Савинков поручит кому-нибудь еще проверить Зекунова, ревизор получит именно эту информацию: резидент арестован по воровскому делу, но не как прямой соучастник, а за служебную халатность…
Операция против Савинкова, задуманная ОГПУ, должна была начаться посылкой из Москвы за границу савинковца, которому можно было настолько верить, чтобы без колебаний отправить его туда одного.
Выбор был небольшой: либо Шешеня, либо Зекунов.
Шешеня по своим данным подходил больше, а главное — он был известен всему руководству савинковского союза. Но веры у чекистов ему не было никакой. Страх перед расплатой за совершенные им преступления, может быть, еще сделает свое дело, но твердо надеяться на это нельзя…