— Султанша.
— Искандер-паша, — приветственно улыбнулась Эмине Султан, и, обойдя его, направилась по коридору, ведущему в гарем.
— Паша, — раздался голос Ферхата-аги, от которого Искандер-паша вздрогнул и, перестав провожать взглядом, полным смятения, Эмине Султан, повернулся к нему. — Повелитель готов принять вас.
Совладав со своими чувствами и эмоциями, Искандер-паша вошёл в султанские покои и, остановившись на пороге, сложил руки перед собой в замок и поклонился.
— Повелитель.
— Проходи, — стоя возле зеркала и застёгивая пуговицы бежевого кафтана, расшитого золотой нитью, отозвался султан Баязид. — Что у тебя?
— Хотел обсудить с вами кое-какие вопросы непосредственно перед заседанием Совета Дивана.
— Прежде, чем приступим к обсуждению, хочу, чтобы ты кое-что узнал, — подойдя к непонимающе нахмурившемуся Искандеру-паше, повелитель тепло ему улыбнулся, как улыбаются только близкому другу. — Валиде предложила это, и я счёл это предложение разумным. Ты потерял жену ещё до военного похода. Много лет с тех пор прошло. Пора бы снова завести семью. Что скажешь?
Искандер-паша напрягся и не спешил отвечать, о чём-то думая с весьма мрачным выражением лица.
— Если вы так считаете, то я, конечно же, не имею ничего против, — наконец, выдавил из себя великий визирь и натянуто улыбнулся в ответ повелителю.
— Я рад. Думаю, ты тоже обрадуешься, узнав, кого я пожелал отдать тебе в жёны. Михримах Султан. Моя двоюродная сестра.
— Благодарю за оказанную честь, повелитель.
Султан Баязид удовлетворённо кивнул темноволосой головой, не заметив в голубых глазах Искандера-паши растерянности и смятения, о которых он умолчал, бывших в них вместо радости и благодарности, о которых он говорил.
Топкапы. Гарем.
Эмине Султан, сияя счастьем и довольством, в сопровождении Элмаз-хатун возвращалась в свои покои из султанской опочивальни. Когда они проходили мимо распахнутых дверей гарема, где наложницы трапезничали за столиками, смеясь и переговариваясь, их заметила Мирше-хатун и поспешила преградить им путь.
— Султанша, — сдержанно проговорила хазнедар, поклонившись.
— В чём дело, Мирше-хатун? — недовольно осведомилась Эмине Султан. — Ты мне в последнее время буквально проходу не даёшь.
— Валиде Султан велела вам явиться к ней.
Вздохнув, Эмине Султан закатила ярко-зелёные глаза и, обойдя Мирше-хатун, направилась в покои Валиде Султан.
Жестом велев Элмаз-хатун подождать её в коридоре, султанша вошла в самые большие и роскошные покои в гареме, мельком огляделась и, остановившись напротив сидящей на тахте Валиде Султан, поклонилась.
Дэфне Султан выглядела болезненной: бледная кожа, осунувшееся лицо с серыми глазами, полными усталости и несущими отпечаток боли, оставшийся от ночных мучений.
— Валиде. Вы хотели меня видеть?
— Тебе многое сходит с рук, Эмине, — заговорила Дэфне Султан, холодно смотря на женщину, стоящую перед ней. — Мой лев потакает твоим капризам, я закрываю глаза на твои выходки, не желая разжигать конфликт. Пока что Баязид к тебе привязан и многое тебе позволяет. Я готова это принять. Но открытое неповиновение — нет. Я очень терпеливый человек. Но всякому терпению приходит конец. Пришёл конец и моему терпению.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась Эмине Султан.
— Я не позволю тебе нарушать правила гарема и мои приказы. Если я говорю, что ты должна остаться в своих покоях, ты должна это сделать. Если повелитель вызвал к себе не тебя, а другую женщину, ты должна это покорно принять. Ясно?
Валиде Султан была непривычно холодна и жестка, отчего Эмине Султан поначалу слегка растерялась, но женщина быстро взяла себя в руки. Расправив плечи, она тряхнула распущенными золотисто-русыми волосами, тем самым показывая, что не испытывает страха.
— Я не простая наложница, а султанша и мать двух шехзаде. Вы не можете разговаривать со мной подобным образом. И запирать меня в моих же покоях не можете. Быть может, мне рассказать повелителю о том, что вы делаете? Уверена, он будет разочарован в вас.
— Замолчи, — вспыхнула от гнева Дэфне Султан, и её голос прозвучал совсем уж непривычно, окрашенный в оттенок злости. — Надеюсь, ты поняла, что я хотела до тебя донести. Возвращайся к себе.
Поклонившись, Эмине Султан резко развернулась и покинула покои, провожаемая тяжёлым взглядом Валиде Султан.
Мирше-хатун, видимо, дожидавшаяся в коридоре, тут же вошла в покои и поклонилась.
— Султанша. Эсен Султан с дочерьми прибыли во дворец.
— Хорошо, — отозвалась та. — Пригласи их сюда. И Филиз с Эсмой пусть явятся.
— Как прикажете.
Адриатическое море.
Она проснулась от какого-то шума. С трудом распахнув отяжелевшие веки, приподнялась на локтях и осмотрелась.
Одна из рабынь, скорчившись в своей постели, если так можно было назвать жёсткую подстилку, расстеленную прямо на грязном полу трюма, горько плакала и всхлипывала.
Раздражённо закатив глаза, Фелисия перевернулась на бок, одну руку подложила под голову, чтобы было не так жёстко лежать на подстилке, а второй рукой закрыла ухо, чтобы не слышать чужих всхлипов, мешающих спать.
В трюме, в котором были заперты рабыни, пленённые в Венеции, было темно, и Фелисия пришла к выводу, что ещё ночь.
Вторая ночь, которую она проводит в качестве рабыни, лёжа на жёсткой подстилке прямо на грязном полу трюма корабля османских пиратов.
Фелисия с трудом помнила, как её разлучили с матерью и как она оказалась на этом корабле. Её привели в трюм, и девушка пришла в ужас, впервые увидев его.
Тёмное и маленькое помещение под палубой корабля с маленькими круглыми окнами, находящимися практически на уровне воды. На полу расстелены какие-то обрывки ткани, на которых сидят молодые девушки — грязные, в рваной и поношенной одежде, с одинаковыми обречённо-испуганными взглядами.
Фелисия в её роскошном платье европейского кроя из нежно-розового шёлка и драгоценностях с розовым кварцем почувствовала себя словно из другого мира.
Из мира, в котором она выросла. Дочь венецианского дожа. Она росла, как и подобает дочери правителя великой державы — в любви, роскоши и вседозволенности.
А теперь она попала в мир рабства и неизвестности.
Когда её привели в трюм к другим рабыням, один из пиратов бросил в неё какую-то тряпку, которую она не поймала. Плача от страха и унижения, Фелисия наклонилась, подобрала её и поняла, что эта длинная грязная льняная рубаха — её новая одежда. Пират сорвал с неё все драгоценности и вышел из трюма, заперев дверь на засов.
Сжимая в руках рубаху, Фелисия растерянно обернулась на других рабынь. Все взгляды были направлены на неё, и каждый был полон одного чувства — сожаления.
Плача, она спряталась за какой-то деревянной перекладиной и переоделась в рубаху. С сожалением посмотрела на своё роскошное платье уже из прошлой жизни, после аккуратно сложила его и подошла к одной из пустых подстилок.
Спрятав платье под подстилку, Фелисия села на последнюю, и, морщась от неприязни, осмотрелась.
— Всё равно заберут, — произнесла одна из рабынь, бросив взгляд к тому месту, куда Фелисия спрятала платье. — Похоже, ты из богатой семьи. Как тебя зовут?
Фелисия не спешила отвечать. Если узнают, что она — дочь венецианского дожа, возможно, её смогут спасти, но, скорее всего, османы станут шантажировать её отца, а она этого не хотела. Пусть лучше все будут думать, что она умерла.
— Фелисия Силвеони, — произнесла она, назвав фамилию Адриана, довольно-таки известную в Венеции. — Я его… двоюродная племянница.
— Адриан Силвеони? — изумилась другая рабыня, а по трюму пробежалась волна возбуждённого шёпота. — Который служит при дворе дожа?
— Служил, — мрачно поправила Фелисия. — Его корабль, на котором мы плыли, захватили. Адриана убили. А меня… — она не договорила, сделав многозначительную паузу.
Фелисия нашла общий язык с другими рабынями. Они рассказали ей об их жизни на корабле. О том, что нельзя делать и говорить. Как вести себя с пиратами и что случалось с теми, кто пытался сбежать или не подчинялся.