— Я не хотела причинять тебе боль, Эсен. Я понимаю, как ты привязана к девочкам. Они — всё, что у тебя есть. Ты их любишь. Именно поэтому обязана их отпустить. Не пытайся их привязать к себе от страха остаться одной. Они заслуживают счастья и благополучия. Заслуживают иметь собственную семью, любовь, детей. Собственную жизнь.
— Я могу дать им всё, что им нужно, — тяжело дыша, ответила та. — Вы думаете, что раз ваш сын стал султаном, вы можете решать, кому какую жизнь прожить?! Ещё раз повторяю, я не позволю вам вмешиваться. Михримах ещё слишком юна, чтобы выходить замуж. Её место рядом со мной. Только я могу позаботиться о ней.
— Послушай себя, — с сожалением произнесла Дэфне Султан. — Сколько эгоизма… Пойми, Михримах не принадлежит тебе. Прости меня за грубость, но ведь ты не её мать. Ты взяла её к себе на воспитание. Она принадлежит династии османов, которую в настоящее время возглавляет мой Лев, потому он имеет право вмешиваться в наши жизни, тем более, с исключительно благими намерениями. Как бы то ни было, я хочу подарить девочке возможность самостоятельно жить. Она выйдет замуж, и её место будет рядом с мужем. Он будет о ней заботиться. Тебе не о чем переживать.
Одарив её свирепым взглядом серо-голубых глаз, Эсен Султан резко поднялась с сидения и покинула покои, даже не поклонившись. Двери за ней с шумом закрылись, от которого Филиз Султан вздрогнула.
— Не думала, что она будет столь резко против, — осторожно произнесла она, посмотрев на Валиде Султан.
— Однажды дети вырастают и улетают из гнезда. Особенно дочери. Они выходят замуж и становятся частью другой семьи. Ей придётся это принять, хочет она этого или нет.
Топкапы. Дворцовый сад.
— Как здесь красиво! — восхитилась Михримах Султан, с улыбкой переглянувшись с Эсмой Султан, которая не сдержала ответной улыбки.
Нилюфер Султан, идущая перед ними по тропинке осеннего сада, утопающего в опавших жёлто-оранжевых листьях, закатила тёмно-карие глаза.
— В середине июля здесь всё цветёт, — рассказывала Эсма Султан, мечтательно вздохнув от воспоминаний о лете — её любимой поре. — Розы, тюльпаны…
Откровенно скучая, Нилюфер Султан не пыталась этого скрыть и зевнула.
Михримах Султан и Эсма Султан сдружились сразу же, как только заговорили на выходе из покоев Валиде Султан, и всё это время не прекращали бессмысленной трескотни, которая раздражала Нилюфер Султан.
Ей хотелось снять это неудобное дурацкое платье и облачиться в свои тунику и узкие штаны, в которых удобно ездить верхом. Хотелось взобраться в седло на свою Карасу, помчать её куда-нибудь в лес, обнажить свои стрелы с луком и пустить их в ход.
— Дафна, Хелена, — резко обернувшись, отчего Михримах и Эсма едва ли не врезались в неё, позвала Нилюфер Султан своих служанок, которые шли немного позади.
— Да, султанша, — подойдя вместе с Хеленой, отозвалась Дафна.
— Идёмте, переоденемся. Я хочу прокатиться верхом. Прогулка в саду под бестолковую болтовню мечтательных девочек меня утомила.
Михримах Султан и Эсма Султан переглянулись, задетые её резкими словами, и проводили долгими взглядами ушедшую в сопровождении своих служанок Нилюфер Султан.
— Она меня пугает, — тихо призналась Эсма Султан.
— А я с ней выросла, — вымученно вздохнула Михримах Султан. — Представь, каково мне.
Вдвоём они продолжили прогулку, вернувшись к своей лёгкой беседе.
Топкапы. Гарем.
— Султанша, что с вами? — беспокоилась Бирсен-хатун, поспевая по коридорам дворца за Эсен Султан, полыхающей от гнева. — Что они вам сказали?
Идрис-ага, сопровождавший султаншу в выделенные ей покои, заинтересованно покосился в её сторону, но та не отвечала.
Войдя в маленькие и уютные покои, отделанные в красный и коричневый цвета, Эсен Султан опустилась на тахту и, скомкав шёлковую подушку, лежащую на ней, бросила её в стену, отчего Бирсен-хатун отскочила в сторону.
— Прошу вас, султанша, успокойтесь. Вам нельзя так нервничать.
— Аллах, зачем я послушала тебя! — процедила та, свирепо посмотрев на служанку. — Остались бы в Старом дворце и ничего этого бы не было!
— Что же случилось? — испуганно спросила Бирсен-хатун, сев рядом с султаншей на тахту. — Не пугайте меня…
— Эта Дэфне Султан со своим сыном хотят забрать у меня дочерей.
— Забрать?
— Выдать замуж. Неужели не понятно?!
Бирсен-хатун задумчиво посмотрела на султаншу, а после непонимающе нахмурилась.
— Вы этого не хотите?
— Ты что, издеваешься надо мной? — раздражённо процедила Эсен Султан. — Конечно, не хочу. Они хотят Михримах выдать замуж за какого-то Искандера-пашу. Представляю, каков он. В этом государстве не бывает молодых великих визирей. Наверняка, стар и уродлив. Аллах, упаси мою дочь от этого брака!
— Но что вы можете сделать, султанша? — осторожно спросила Бирсен-хатун. — Валиде Султан так решила. Султан Баязид её поддержал, насколько я поняла.
— Я не знаю… — обречённо отозвалась та, нервно проведя трясущейся рукой по своим ещё больше растрепавшимся тёмно-каштановым волосам.
— Султанша, а может быть всё это к лучшему? Кто знает, что в будущем нас ждёт? Может быть, этот Искандер-паша не стар и вовсе не уродлив и сможет сделать Михримах Султан счастливой?
Эсен Султан замерла, поражённо посмотрев на свою служанку, и та уже действительно обеспокоилась за неё.
— Я сказала что-то не то? Простите.
— Нет! Ты сказала именно то, что нужно, — воодушевлённо воскликнула султанша, поднявшись с тахты и став расхаживать по покоям. — Кто знает, что в будущем нас ждёт?
Последнее предложение прозвучало не как риторический вопрос, как произнесла это Бирсен-хатун, а как вопрос, должный иметь какой-то очевидный ответ.
— Что вы имеете в виду, султанша? — настороженно спросила Бирсен-хатун. — Не думаете ли вы, что… О, нет. Вспомните, чем это обернулось в прошлый раз! Прошу вас, султанша. Никаких гадалок и предсказаний.
— А чем это обернулось в прошлый раз? — пожала плечами Эсен Султан. — Я узнала свою судьбу. Большинство из того, что предрекла та гадалка, кажется, Алджи-хатун, сбылось. И насчёт моих детей. И часть пророчества о кровавой жене. Ею была Карахан. Только я не понимаю, почему не сбылась та часть пророчества, в которой говорится, что после смерти султана Орхана править будет кровавая жена, а потом её сменит её сын, но… Как же там было… Потом её сменит её сын, вскормленный кровью и ядами, но не раньше, чем солнце погаснет и родится заново. Что это могло бы значить? Я никогда не задумывалась над этой частью пророчества.
— Если кровавая жена, как вы полагаете, Карахан Султан, эта часть пророчества говорит о том, что она должна была править после смерти султана Орхана, а после неё её сын шехзаде Махмуд, но причём здесь солнце и кровь с ядами я не знаю.
— Вот мы и узнаем. Найди Алджи-хатун. Надеюсь, она ещё жива. Заодно узнаем, что ждёт меня и моих дочерей в будущем. Я не успокоюсь, пока не узнаю этого. Делай, что хочешь, но найди её!
Вечер.
Генуя. Замок Альберго.
На просторном балконе, выходящем на песчаный берег и бескрайнее синее море, стояла высокая женщина, оперевшись руками о мраморные перила.
Её распущенные длинные тёмные волосы обрамляли красивое лицо с тяжеловатыми и резкими чертами, а изумрудно-зелёные глаза в мрачной задумчивости вглядывались в линию горизонта, за которой медленно скрывалось закатное красное солнце.
Роскошное платье из красного шёлка и золотая корона с драгоценными камнями, возвышающаяся на голове, делали её внешний облик властным и бросающим вызов.
Внезапно чьи-то смуглые руки коснулись её плеч. Вздрогнув, женщина обернулась и тут же расслабилась, снова повернувшись лицом к прекрасному виду, открывающемуся с балкона.
— Дни идут, и ты всё мрачнее.
— Артаферн, мне объявили войну, а я её проиграла! — процедила женщина, раздражённо выпутавшись из рук мужчины. — Будь я там, во главе своего флота, а не в этом дворце, победа была бы моей.
— То есть ты хочешь сказать, что поражение Генуи — моя заслуга? — спокойно спросил адмирал Артаферн, и ухмыльнулся, когда изумрудно-зелёные глаза виновато посмотрели на него. — Эдже… Не виноваты ни я, ни ты. Виновата Османская империя, которая вмешалась в чужую войну и спутала нам все карты. Воевать с Венецией — это одно, но с Венецией и Османской империей — такое не под силу даже Генуе.