Не зная, что ответить, Нилюфер Султан впервые в жизни растерялась. Султанша говорила все это так уверенно, словно ставила ее перед фактом, даже не сомневаясь в том, что этой свадьбе быть. А у девушки от одной только мысли о ней все внутри содрогалось в ужасе и отвращении. Нет, она не сможет стать женой другого. Лучше уж всю жизнь прожить одной, но не тронутой чужими руками, когда в мыслях воспоминания о тех, родных руках, которые никогда уже ее не коснутся.
— Я не выйду замуж, — клокоча от гнева, процедила Нилюфер Султан и, вскочив с тахты, еще громче воскликнула: — Не выйду!
Хафса Султан осталась невозмутимой и продолжала раздражающе спокойно улыбаться.
— Я поговорю с повелителем, когда выдастся удобный момент, а до тех пор… смирись и прими свою судьбу. Как и у всех нас, она была определена еще до твоего рождения, Нилюфер. Все мы, султанши, становимся жертвами политики. Кто-то принимает это и находит возможность быть счастливой, а кто-то напрасно противится и тем самым лишь самой себе приносит беды. Тебе выбирать, по какому из этих двух путей идти дальше. Иных не дано.
— Мне плевать на то, что вы говорите! — горячо негодовала Нилюфер Султан с тяжелым дыханием. — Я не выйду замуж! Никто не сделает из меня жертву политики, слышите?!
Хафса Султан перестала обращать на нее внимание и, поднявшись, также степенно покинула покои, а Нилюфер Султан, стоило дверям за ней закрыться, в ошеломлении осела на пол у тахты, все еще не в силах совладать с собою.
Топкапы. Подземелья.
Такого ужаса, как сейчас, Эмине Султан еще никогда не испытывала. Для нее было огромным потрясением оказаться запертой в темной, сырой и зловонной темнице за решеткой, зная, что повелитель отвернулся от нее и настолько разгневан, что готов отдать приказ об ее казни. Дрожа от холода, она как падшая королева в своем роскошном пурпурном платье, которое было всюду заляпано, и в золотых драгоценностях сидела прямо на каменном полу, поджав под себя ноги. Обнимала себя руками в безуспешной попытке согреться и приглушенно рыдала, при этом покачиваясь, как умалишенная.
Первое время Эмине Султан в отчаянии сотрясала кованую решетку, требуя выпустить ее, но ответом ей было лишь гулкое эхо ее собственных криков. Постепенно гнев в ней угас, и тогда пришел холодный, липкий страх, сковавший ее всю. Пугающая темнота окутывала ее со всех сторон, отовсюду доносился действующий на нервы звук падающих капель, а от холода она вся окоченела. Изнеженная и привыкшая к роскоши женщина была напрочь сломлена своим заточением.
Эмине Султан была так потрясена, что даже не находила в себе сил думать о том, какая участь ее ждет. Мысли ее замерли, и она, не отдавая себе отчета, плакала и покачивалась, надеясь лишь, что эта пытка скоро закончится, и ее выпустят отсюда. Онемевшая от холода и страха, она не сразу услышала звук приближающихся шагов, а как услышала, рванулась к решетке и отчаянно схватилась за холодные прутья.
— Выпустите меня! — охрипшим голосом крикнула она.
Наконец, она увидела приближающуюся к ее темнице тень, а когда та подошла вплотную к решетке, различила в ней Элмаз. Мгновение Эмине Султан затравленно смотрела на нее, но тут же отползла от решетки с видом глубочайшего оскорбления и отвернулась, чтобы скрыть слезы.
— Эмине? — дрогнувшим голосом позвала Элмаз, но ответа не дождалась. Сестра даже не шелохнулась. — Я хочу, чтобы ты поняла, почему я так поступила. Мне… не оставили выбора. Они грозились убить меня, если я не сделаю того, чего они требуют! Что мне оставалось?!
— Что тебе оставалось? — горько усмехнулась Эмине Султан, наконец, повернувшись к ней покрасневшим заплаканным лицом. — Умереть, но не предавать меня. У тебя был выбор, и ты его сделала.
— Повелитель не станет казнить тебя, — опустившись на корточки с другой стороны решетки, воскликнула Элмаз. — Все знают, что он любит тебя. Тебя сошлют, а потом… потом ты вернешься.
Эмине Султан некоторое время смотрела на нее мертвым отупевшим взглядом, а потом спросила:
— Ну и за что ты меня продала, сестра? За золото? Или, может, они предложили тебе что-нибудь получше? Впрочем, я знаю… Знаю, что она тебе пообещала. Ты так завидовала моей жизни, что, верно, пожелала забрать ее себе. Меня казнят, а ты займешь мое место. На это ты надеешься?
— Что ты, Эмине! — ужаснулась Элмаз, но ее пронзило острое чувство вины. Ведь именно об этом она и мечтала, исключая казнь сестры. В ее мечтах она просто исчезала, как будто ее и не было. — Я никогда не желала тебе смерти. Все случилось так, потому что ты сама совершала все эти злодеяния, а я… Меня просто использовали! И я прошу у тебя прощения за то, что…
— Что мне твои просьбы о прощении? — печально отозвалась Эмине Султан, смотря на нее с такой горечью и досадой, что Элмаз захотелось сбежать, лишь бы не видеть на себе этот прожигающий обвинением в предательстве взгляд. — Если меня казнят, мои дети останутся одни, беззащитные в этом кровавом жестоком дворце, а ты… — голос ее на миг стих, а после полился снова, наполненный ядом ненависти. — Возможно, ты и получишь ночи в покоях повелителя, но тебе никогда не стать мною. Место мое, даже если я умру, никогда не будет принадлежать тебе!
Сказав это, она отвернулась и тайком стерла с щек полившиеся по ним слезы. Только теперь она до конца осознала, что находится в шаге от смерти. Горячий животный страх проснулся в ней и забурлил в груди, крича, чтобы она бежала, спасалась, но бежать ей было некуда, а спасти — некому.
Элмаз, тоже плача, поднялась и, напоследок посмотрев на сестру, убежала из подземелий, не в силах видеть то, что с нею сотворила.
Топкапы. Дворцовый сад.
Она выбралась из кареты и улыбнулась, когда огляделась в саду Топкапы, утопающем в лучах летнего солнца. Все кругом цвело и благоухало, в ветвях щебетали птицы, а над распустившимися цветами на клумбах порхали бабочки. Был прекрасный летний день, и Михримах Султан полнилась необъяснимой радостью и светом. Она хотела было направиться по тропинке во дворец, но невольно обернулась в сторону конюшен и вспомнила о той красивой белоснежной кобыле, которая ей приглянулась.
— Султанша, что такое? — спросила Гюльшан-калфа, заметив, что она смотрит куда-то за спину.
— Оставайся здесь, Гюльшан, а я ненадолго загляну в конюшню, — коснувшись ее руки, ответила Михримах Султан, но не успела и шага ступить, как калфа перехватила ее под локоть и остановила.
— Госпожа, какая конюшня в вашем положении! Паша убьет меня, если узнает, что я не только во дворец вас повезла, но и отпустила в конюшню. Прошу вас, идемте сразу во дворец.
— Гюльшан, я же не собираюсь садиться в седло, — мягко рассмеялась султанша и, чтобы успокоить ту, сжала ее руку. — Я только взгляну на лошадей и все. Обещаю.
— Будьте осторожны, — явно не одобряя ее идею, отозвалась калфа, но больше мешать не стала.
Подойдя к конюшне, Михримах Султан взволновалась против воли, так как все еще не поборола своего страха перед такими крупными и опасными, по ее мнению, животными, как лошади. Она остановилась неподалеку, не решаясь зайти, но и не желая уходить. Стоя в нерешительности, она увидела, как из конюшни, держа лошадь под уздцы, вышел мужчина и, приглядевшись, узнала в нем Искандера-агу.
Улыбнувшись, султанша ждала, когда он ее заметит, потому что подходить к нему, когда он был рядом с лошадью, опасалась. Тот, наконец, поднял темноволосую голову, скользнул по ней невидящим взглядом, а после резко остановился с бестолковым видом, будто увидев привидение.
— Михримах Султан? — удивленно воскликнул он и направился к ней, не заметив, как ее глаза округлились от ужаса, стоило лошади приблизиться к ней.
— Нет-нет, стойте там! — выставив перед собой руки, испуганно воскликнула она.