Дворец Михримах Султан.
Несмотря на то, что они с Гюльшан-калфой договорились не говорить паше о том, что султанша падала в обморок, он все равно об этом узнал. Оказалось, ему сообщила о случившемся лекарша, которая осмотрела Михримах Султан по ее прибытии во дворец. Искандер-паша по возвращении домой всегда вызывал ее к себе в кабинет и осведомлялся о состоянии жены, поскольку ждал рождения ребенка не меньше нее. Гневу его не было предела, когда, спросив о том, почему ее до кареты донес конюх, паша узнал, что его беременная жена наведалась в конюшню Топкапы в то время, как он велел ей оставаться дома и беречь себя.
В тот вечер Михримах Султан боялась посмотреть ему в глаза и молча слушала его тираду, полную негодования, а когда муж немного успокоился и извинился за то, что сорвался, спросила, отчего он так раздражен и взвинчен. Она заметила, как Искандер-паша замялся. Он ответил ей что-то невразумительное о накопившихся делах в совете и об утомительной подготовке к военному походу и поскорее удалился в свой кабинет «работать». Но султанша знала, что гнетет его на самом деле, и это ее ужасно огорчало. Грядущая казнь Эмине Султан была всему виной.
Михримах Султан пугало, что, несмотря на жалость к этой женщине, в один миг потерявшей все, даже сына, она испытывала облегчение от того, что Эмине Султан, наконец, уходит из их жизней. После ее казни паша потоскует, но затем излечится и все забудет, когда возьмет на руки их ребенка. Тогда-то у них с мужем будет настоящая семья, а она сможет, наконец, занять место в его сердце. Султанша самозабвенно ждала наступления этих дней и мысленно торопила время, лишь бы поскорее подарить паше ребенка, которого они так ждали.
Она переживала, когда муж до поздней ночи задержался в кабинете, и лежала без сна с ноющим от тоски сердцем, так как понимала причину этого. Но вера в то, что все наладится, облегчала ее боль.
Чтобы не накалять атмосферу, султанша не стала ни о чем спрашивать и притворилась, что спит, когда Искандер-паша, наконец, вошел в опочивальню. Весь вечер от него волнами исходило напряжение, но сейчас чутко чувствовавшая его настроение Михримах Султан этого не ощутила. Он как-то слишком спокойно разделся и лег в постель, слегка задев ее плечом. После, что вызвало у султанши прилив нежности, поправил на ней одеяло и погладил по волосам. Султанша по неведению не могла видеть в этом ничего, кроме заботы, но Искандер-паша вложил в свои действия совершенно иное чувство — вину.
Утром Михримах Султан, как всегда, поднялась рано вместе с мужем, чтобы проводить его на государственную службу. Он был нетерпелив, почему-то торопился и отвечал отрывисто, как будто мыслями был где-то далеко. Султанша делала вид, что не замечает этого, хотя ожидала от него другого поведения в это утро. Удрученности, мрачности, раздражительности или злобы — ждала всего, что угодно, но не возбуждения. Паша торопился скорее покинуть дворец, как будто за его пределами его ждало что-то важное, не терпящее отлагательств. Решив не придавать этому значения, Михримах Султан испытала облегчение. Значит, вчера он смирился, взял себя в руки и теперь ей не придется смотреть на его страдания по другой женщине.
— Паша, я хотела спросить… — заговорила она, когда тот надевал чалму перед зеркалом, уже собираясь уходить. — Могу ли я поехать к Эсме? Или в Топкапы? Она, верно, сейчас там. Хочу поддержать ее в такой момент.
— Нет, отправьте ей письмо или пригласите к нам.
— Но…
— Это не обсуждается, Михримах. Я хочу быть спокоен за тебя и за ребенка. Здесь ты под присмотром лекарей и служанок.
— Но что со мной может случиться? Я же не пойду в конюшню, как в прошлый раз. Буду в гареме, а там мне ничто не может навредить. Я должна быть там, рядом с Эсмой.
Посмотрев в ее умоляющие глаза, Искандер-паша сдался и кивнул. Михримах Султан просияла от радости и с благодарностью ему улыбнулась. Подойдя, паша сухо поцеловал жену в лоб и ушел. Но когда султанша позавтракала и уже готовилась было отправиться в Топкапы, ей вдруг стало дурно. Лекарша, осмотревшая ее, ко всеобщему облегчению заключила, что это обычное недомогание при беременности, которое, верно, только сейчас дало о себе знать. Попрощавшись с недавно съеденным завтраком, Михримах Султан лежала в постели и расстроено думала о том, как не вовремя это случилось.
Топкапы. Гарем.
Облачившись в черное платье и покрыв волосы платком из черного кружева в знак траура, Эсма Султан приехала в Топкапы и, пройдя мимо ташлыка, увидела притихших наложниц, которые с любопытством обратили к ней взгляды. Айнель-хатун, заметив ее, отправила евнуха, с которым прежде говорила, и вышла к ней.
— Султанша. Добро пожаловать. Примите мои соболезнования.
— Благодарю, Айнель-хатун, — печально улыбнулась ей Эсма Султан. — Повелитель у себя?
— Да, в своих покоях.
— Когда будут похороны? Кто ими занимается? Ты?
— Завтра. Повелитель поручил это Хафсе Султан.
Поджав губы в знак недовольства, Эсма Султан обошла ее и направилась в султанские покои. Ферхат-ага пропустил ее, не сказав ни слова и лишь поклонившись. Отец был на балконе и сидел на диване с хмурым видом. Он не заметил ее прихода за своими мрачными мыслями, и Эсма Султан действительно забеспокоилась.
— Повелитель.
Вздрогнув, султан Баязид повернул к ней темноволосую голову, и его взгляд тут же прояснился и потеплел. Он поднялся с дивана и подошел к дочери, раскрыв объятия, которые Эсма Султан тут же приняла. Некоторое время они стояли, обнявшись, и не шевелились. Положив голову на широкое и крепкое отцовское плечо, султанша впервые за долгое время почувствовала наполнивший ее покой. После свадьбы они не виделись, так что султанша стала забывать, как бывает уютно и спокойно в объятиях повелителя.
— Я была в ужасе, когда узнала, — отстранившись, проговорила она. — До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что моего брата больше нет.
— Как и я, — удрученно отозвался султан Баязид, и они вдвоем опустились на диван. Эсма Султан положила ладонь поверх руки отца, но тот сразу же перехватил ее руку и поцеловал, вызвав у нее подобие улыбки. — Я все ждал, когда ты придешь и разделишь со мной эту печаль, Эсма.
— Я здесь, отец, — ободряюще воскликнула она. — Если пожелаете, я могу на время остаться в Топкапы, чтобы побыть рядом с вами.
— Я не посмею просить тебя об этом столь скоро после свадьбы, — тот покачал головой и внимательно вгляделся в ее лицо. — К слову, как протекает твой брак? Ты довольна своей новой жизнью?
— Все хорошо, — после короткой заминки ответила Эсма Султан и выдавила улыбку. — Вы были правы. Давуд-паша хороший человек, и он очень добр ко мне, однако…
— Однако что? — тут же насторожился повелитель, и его глаза наполнились беспокойством.
— Я и не подозревала, что после свадьбы его дочь будет жить в нашем дворце. Понятно, что Сельминаз-хатун — дочь паши, и он не может выставить ее за дверь, но мне кажется, что ей пора создать свою семью. Мне неловко в этом признаваться, но ее присутствие в моем дворце ставит меня в неудобное положение.
— Ты говорила об этом с мужем?
— Да, но Давуд-паша ответил очень неопределенно, что будто бы подумывает о браке дочери, но не хочет ее торопить.
— Я обсужу с ним этот вопрос, — покровительственно пообещал султан Баязид и, протянув руку, погладил дочь по щеке. — Если ты станешь от этого счастливее, султанша моя.
Взяв его ладонь со своего лица, Эсма Султан поцеловала ее в знак благодарности и почтения, мысленно удивившись тому, как, оказывается, легко добиваться желаемого от мужчин, особенно любящих и заботливых.
Вечер.
Дворец Хафсы Султан.
Получив послание из своего дворца от главы стражи с известием о том, что было выяснено место, куда ночами уходит ее муж, Хафса Султан поспешила оставить Топкапы и приехать домой. Она чувствовала тревогу, хотя уверяла себя, что ей не о чем беспокоиться. Войдя в холл, утопающий в вечерней полутьме, султанша велела позвать главу стражи и в ожидании подошла к окну. Она не обернулась, когда за ее спиной раздались шаги аги, и лишь сухо спросила: