Толкнув двери, повелитель вошел в столь знакомые покои, медленно переступил их порог, огляделся и вдруг замер в недоверии. Над колыбелью, в которой ворочалась и плакала его дочь, склонилась женщина, и длинные золотые волосы занавесили ее лицо. Она тихо напевала колыбельную, пытаясь убаюкать маленькую султаншу. На миг ему показалось, что это его Эмине. Но он очнулся и ощутил горечь разочарования, когда женщина подняла лицо, и он узнал в ней сестру и бывшую служанку его жены Элмаз-хатун.
— Повелитель, — испуганно вскочив, она поклонилась. — Простите, я вас не заметила.
Ее присутствие еще больше напоминало об Эмине из-за их схожести и этим причиняло боль, поэтому султан Баязид жестом велел ей выйти. Подойдя к колыбели, он наклонился и взял на руки плачущую дочь. Айнур Султан постепенно затихла, разглядывая отца с осознанностью, не свойственной младенцам. Из-за белоснежной тонкой кожи и столь же белых серебряных волос она казалась похожей на ангелочка, а разноцветные глаза делали ее облик совершенно неземным, словно бы она и вправду была кем-то большим, чем просто человеческим младенцем.
Вглядываясь в ее личико, падишах пытался разглядеть в нем черты жены, но их не было, исключая яркий зеленый цвет одного из глаз. Она не была похожа и на него. В дочери не было ничего, что говорило бы о родстве с ним, с ее матерью или с османской династией. Теперь, когда Айнур лишилась матери, такая маленькая и хрупкая, султан Баязид чувствовал себя обязанным заботиться о ней, но знание того, что она — дочь Эмине почему-то его отторгало. Как если бы его Айнур была живым напоминанием того, что когда-то он любил ее мать и что потерял ее. Она была напоминанием об Эмине, которая, растоптав его чувства и доверие, предала его, отравив его матушку. Положив дочь обратно в колыбель, повелитель вышел на балкон, чтобы подышать свежим ночным воздухом, и увидел там сына, сидящего на диване с отстраненным видом.
— Осман?
Мальчик повернул к нему золотоволосую голову и, опомнившись, встал и поклонился.
— Отец.
— Как ты, сынок?
Шехзаде Осман не ответил, но понурил голову. Султан Баязид, подойдя, потрепал его по золотым, как у его матери, волосам и потянул к себе — сын сразу же прижался к нему и обхватил руками за пояс.
— Все наладится, вот увидишь. Всевышний забрал твоего брата. Значит, так ему было угодно, а нам остается смириться с его волей.
— Я все жду, когда вернется мама, — отстранившись, грустно посмотрел на него Осман. — Но ее нет. Элмаз сказала, что вы разгневались на нее за что-то и сослали. Когда вы разрешите ей вернуться, отец? Или отвезите меня туда, где она сейчас. Я хочу к маме.
Боль в его груди стала сильнее, когда повелитель увидел такой взгляд у сына, полный тоски по матери, которую он, верно, больше никогда не увидит.
— Осман, ты уже взрослый. Ты — шехзаде и должен уметь с достоинством принимать удары судьбы, — заговорил он, решив прояснить ситуацию и зря не обнадеживать сына.
— Она умерла, да? — перебив его, дрожащим голосом спросил мальчик. Страх наполнил его глаза, этим заставив сердце падишаха сжаться. — Она умерла, а вы все лгали! — дернувшись из его рук, закричал Осман.
— Нет, не умерла, иначе бы я так и сказал, — твердо ответил султан Баязид, зная, что сыновей нельзя воспитывать, испытывая к ним излишнюю жалость. — Твоя мать была сослана за серьезный проступок и больше не вернется. Тебе нужно с этим смириться и научиться жить без нее.
— Что она сделала, раз вы даже не разрешили ей приехать на похороны брата?! — зло крикнул шехзаде Осман, не понимая, почему отец так поступил с его матерью и с ним.
— Не забывай, кто стоит перед тобой! — процедил султан Баязид, и его грозный голос потонул в ночной тишине и стрекоте насекомых в саду. — Я не только твой отец, но и твой повелитель. И жду от тебя поведения, достойного одного из моих шехзаде.
Мальчик замолчал, но смотрел на него непокорно и озлобленно — никакого смирения. Наградив его гневным взглядом, султан Баязид развернулся и стремительно вышел с балкона, а шехзаде Осман в пылу чувств пнул ножку дивана и рухнул на него, зло стерев с щеки предательскую слезу.
Стамбул.
Поднимаясь по лестнице в ее комнату, он чувствовал спиной взгляды охранников, которыми они его провожали. Что же, пусть себе думают, что угодно. Он как одержимый ждал вечера, мысленно торопя время весь этот бесконечно долгий, словно в насмешку, день. И теперь, оказавшись перед дверью, за которой была она, замер, понимая, что не должен быть здесь. Его место во дворце рядом с любящей женой, которая вскоре подарит ему долгожданного ребенка. Так твердил разум, но голос сердца без труда заглушал его. И он поддавался ему, тщетно пытаясь противиться его воздействию. Сорвался в этот дом, едва закончив дела, и теперь, подавляя волнение в груди, вошел в заветную комнату.
По его приказу за этот день здесь многое переделали: принесли новую кровать, заменили покрывала и подушки на новые из дорогих тканей, прислали султанше красивые платья из шелка и бархата. Но, увидев ее, Искандер-паша понял, что ей все это было не нужно. Эмине Султан сидела на тахте на том же месте, что и вчера, возле окна и смотрела в него с пустым, полным тоски взглядом. Золотые волосы были собраны в простую косу. Она даже не переоделась в новые платья — по-прежнему была в том простом коричневом платье. На столике возле тахты — нетронутый поднос с остывшей едой. Когда паша вошел в комнату, Эмине Султан повернула голову, наградила его угрюмым взглядом и снова отвернулась к окну, всем своим видом демонстрируя пренебрежение.
— Султанша, — стараясь быть сдержанным, проговорил Искандер-паша и сделал несколько шагов к ней, заставив женщину напрячься. Однако головы она не поворачивала. — Вам что-то пришлось не по вкусу? Если вам не нравятся платья, что я прислал, или еда, которую вам здесь готовят, я…
— Да подавитесь вы и платьями вашими, и едой! — надменно процедила Эмине Султан, резко повернувшись к нему и испепелив взглядом. — Я лучше умру, чем буду жить здесь, как пленница!
Паша с холодным спокойствием снес ее взрыв негодования и, не обращая внимания на то, как она испуганно отодвинулась, сел рядом на тахту и снял чалму. Золотистый свет пламени, пляшущего в камине, заиграл бликами в его черных волосах.
— Зачем вы пришли? — озлобленно спросила Эмине Султан. — Вы сказали, что лишь иногда будете приходить. Надеюсь, ваше «иногда» не значит каждый вечер.
— Я за вас беспокоюсь, — с тем же раздражающим спокойствием ответил Искандер-паша и медленно обратил к ней свое лицо. Голубые глаза буквально придавили ее к месту тем тяжелым чувством, что наполняло их. — Не ищите в моих действиях дурных намерений.
— А что еще мне в них искать, если вы сами признались, почему спасли меня? — с мрачной иронией воскликнула султанша и ядовито ухмыльнулась. — Надеетесь, что я разделю с вами то ложе, что вы сегодня прислали сюда?
— Я и не думал об этом, султанша, — твердо ответил мужчина и уже с тенью насмешливости добавил: — Странно, что подумали вы.
— Вполне разумно думать об этом, принимая во внимание тот факт, что вы силой держите меня в этом доме и не отрицаете своих недостойных чувств!
— Недостойных? — каким-то странным тоном, словно его это задело и в то же время разозлило, переспросил Искандер-паша. — Сомневаюсь, что кто-либо из живущих мужчин чувствовал к женщине то же, что испытываю к вам я.
Эмине Султан растерялась от этого неожиданного признания, но лишь на миг, а после, желая его оттолкнуть и этим защитить себя от его страсти, с презрением рассмеялась паше прямо в лицо, заставив его почернеть от сдерживаемого негодования и унижения.
— Вашей жене будет любопытно это услышать, — резко оборвав неискренний смех, хмыкнула она. — Известно, как Михримах Султан вас любит. Это, верно, разобьет ей сердце.