С каждым вечером Искандер-паша задерживался у нее все дольше теперь, когда они начали разговаривать обо всем на свете, как по-настоящему близкие люди, и уходил лишь ближе к полуночи. Эмине Султан не знала, как он объясняет это жене, но тайком ревновала его к женщине, к которой он всегда уходил от нее и возвращался в их общий дом. Зная о его любви, она эгоистично не хотела ни с кем ее делить. Она жаждала, чтобы он дарил внимание только ей, ей одной и больше никому. И боялась, все сильнее боялась, что он к ней остынет.
Их отношения были платоническими все это время — Искандер-паша исполнил обещание не притрагиваться к ней, но прежде испытывавшая от этого облегчение султанша спустя месяц стала этим тяготиться. Ей хотелось дотронуться до его руки или просто положить голову на его широкое плечо, как и любой женщине, чувствующей любовь и откликающейся на нее.
Видимо, паша и сам желал большей близости, но лишь недавно он переступил через свое обещание. Их руки лежали рядом на тахте и, заметив это при разговоре, Искандер-паша вдруг умолк, помедлил и, не встретив сопротивления, накрыл своей ладонью руку султанши. Он тут же поднял взгляд, чтобы оценить ее реакцию, но Эмине Султан смотрела ему в глаза также спокойно, как прежде, а ее красивые полные губы, которые он когда-то с таким обожанием рисовал, ему чуть улыбнулись.
С тех пор касания рук становились все чаще, а прошлым вечером, прощаясь, паша и вовсе коснулся ее лица, с недоверием и трепетом смотря на то, как она подается навстречу его пальцам. И сегодня вечером, войдя в ее комнату, он ощутил пока еще неуверенное, пугливое счастье, когда Эмине Султан, обернувшись на него на тахте, осветилась искренней радостью.
— Искандер, — облегченно воскликнула она, смотря на то, как он подходит и садится рядом. — Уже так поздно… Я думала, ты не придешь.
Он снял чалму и посмотрел на нее чуть насмешливо, но с любовью. Знала же, что он обязательно придет. Не мог не прийти теперь, когда чувствовал себя рядом с ней самым счастливым человеком в мире.
— Как ты здесь? — с заботой спросил он, упоенно разглядывая любимое лицо.
— Одиноко и тоскливо, — с толикой сожаления ответила Эмине Султан, опустив взгляд. — Дни так тянутся, что мне кажется, будто с прошлой нашей встречи прошел год, не меньше.
Не удержавшись, Искандер-паша протянул руку и, коснувшись пальцами ее подбородка, приподнял тем самым лицо, заставив султаншу посмотреть себе в глаза.
— И вот я снова здесь, с тобой.
— Со мной, — эхом раздался ее голос, но почему-то тронутый грустью. Удивив его, она вдруг тоже протянула к нему руку и положила ее поверх его щеки, поросшей бородой. Сердце его тут же зашлось в груди, как у мальчишки. — Лишь на час.
— Ты хотела бы дольше? — ласково усмехнулся паша и, осмелев, перехватил ее руку и поцеловал сначала внутреннюю сторону ладони, а после коснулся губами запястья. И она позволяла.
Эмине Султан не ответила ему, но ее глаза все сказали за нее — в них одиночество перемежалось с тоской. Наполненный счастьем от долгожданной выстраданной взаимности, Искандер-паша впервые подался к ней и прижал к своей груди, не веря, что она с ним, обнимает его в ответ. В молчании они долго не разрывали объятий, каждый найдя в них утешение. Дрова в камине уютно потрескивали, сгорая в пламени, что освещало умиротворенные лица тех, кто не ведал о том, что ждало их впереди.
Комментарий к Глава 46. Ростки любви
Буду благодарна, если отметите замеченные вами ошибки и опечатки, а также очень надеюсь на отзывы.
Группа - https://vk.com/validehurrem
========== Глава 47. Золотые пески ==========
Египет.
Она словно оказалась в своем сне, о котором уже успела давным-давно позабыть. Тогда она не придала ему значения, решив, что сон этот — следствие ее тревожных мыслей об Артаферне и ее попыток понять, как же тот связан с Египтом и его древней царицей. Но теперь Эдже понимала — то был не сон, а пророческое видение. Провидение в который раз предупреждало ее, но она не сумела понять.
И вот теперь она лежала совсем как в том сне на широком каменном пьедестале, облаченная в свободную длинную тунику красного цвета. На ней сверкали старинные драгоценности из золота, поражающие своей тяжестью. И не было ни единой возможности пошевелиться, так как руки ее и ноги были скованы золотыми цепями, тянущимися откуда-то из-под пьедестала, больше похожего на алтарь. Судя по тому, что сейчас происходило, он им и являлся. Сердце Эдже все тревожнее трепетало у нее в груди, когда она вспоминала о жертвоприношении.
Со всех сторон до нее доносилось пробирающее до мурашек многоголосое бормотание на неизвестном ей языке, которое пугало также сильно, как и во сне, своей идеальной синхронностью. Жрецы в одинаковых красных туниках обступили ее кругом, стоя на коленях. Они подняли свои лица с закрытыми глазами к бесконечно высоким сводам храма, в которых эхом отозвались их голоса.
Прямо над лежащей на алтаре Эдже в далеком потолке было большое круглое отверстие, через которое виднелся кусочек лазурного неба. Эдже помнила, как она жаждала в том сне, чтобы сквозь это отверстие на нее пролился солнечный свет, почему-то подозревая, что он положит конец этому действу. Но храм все оставался тонуть в полумраке, лишая ее последней надежды на спасение.
И когда спустя долгие минуты по-прежнему ничего не произошло, жрецы вдруг умолкли. Эдже замерла в напряжении, видя, как они медленно поднимаются с колен в тишине, воцарившейся в стенах храма. Один из них — единственный, на ком был странный головной убор из золота, по всему, демонстрирующий его главенствующее среди жрецов положение — медленно двинулся к ней, на ходу доставая из-за пояса туники кинжал с драгоценной рукоятью, выглядящий как древняя реликвия.
Похоже, настало время принести ее в жертву, и на лицах разочарованных жрецов отражалась жажда поскорее воплотить в реальность свое кровавое намерение. В настигшем ее ужасе Эдже пошевелила скованными руками, и золотые цепи разразились металлическим звоном, но они были так тяжелы, что женщина даже не могла как следует приподнять свои руки. А жрец с обнаженным кинжалом, лезвие которого угрожающе блестело, уже возвышался над ней с решительным лицом и взглядом, горящим одержимостью. Под возобновившееся бормотание остальных он двумя руками сжал рукоять кинжала и воздел их над головой, занеся для смертельного удара.
За несколько дней до этого…
Они оставили Стамбул далеко позади, но все еще пребывали на крайних землях Османской империи — близ Антальи, простирающейся на морском побережье. Впереди их ждало относительно недолгое плавание к берегам Египта, но прежде необходимо было раздобыть корабль. Эдже не видела в этом проблемы, учитывая, сколько золота, подаренного ей султаном, теперь верно, пожалевшем о своей щедрости, они взяли с собой.
Стояла теплая летняя ночь с ясным небом, усеянным тускло мерцающими звездами, на котором одиноко светила бледно-желтая растущая луна, выглядящая как тонкий, едва очерченный серп. Воины уже спали, расположившись на своих плащах прямо на траве, немного поодаль от дороги, ведущей в Анталью. Джоан Капрано также был в числе своих спящих подручных, однако Серхат не спал. Он точно так же лежал на спине поверх плаща, расстеленного на траве, и с задумчивостью, ему несвойственной, вглядывался в звездное небо. Эдже, которая сидела напротив него на собственном плаще и печально разглядывала кинжал Артаферна, знала, что за мысли бередят его голову. Они же мучили и ее — оба находились в вынужденной разлуке с человеком, который был им дороже всего мира.
— Тебе, возможно, было бы легче, если бы ты ее отпустил. В мыслях.
Серхат повернул к ней голову и посмотрел как-то уж слишком мрачно.