Михримах Султан стояла возле окна в холле, прислонившись головой к стене возле него, и тоскливо смотрела на пустое крыльцо, на котором ждала увидеть, наконец, вернувшегося к ней мужа. Но его все не было. И вдруг она услышала нарастающий стук копыт, от которого ее сердце пустилось в неистовый скач. Вернулся! Султанша, не помня себя от волнения, бросилась к дверям и даже вышла на крыльцо, на миг зажмурившись от ослепившего ее солнечного света.
Когда ее глаза привыкли к нему, она с удивлением разглядела спешившегося с коня Ферхата-агу, который служил в Топкапы хранителем султанских покоев и был одним из приближенных падишаха. Уже это насторожило ее, а когда она заметила за спиной аги повозку, на которой лежал большой деревянный короб, подозрительно напоминающий… гроб, и вовсе вся похолодела от дурного предчувствия. В глубине души она уже все поняла, но разум ее отказывался в это поверить.
Михримах Султан с потерянным видом созерцала то, как Ферхат-ага подходит к ней и кланяется. Видимо, она выглядела так жалко, что совершенно чужой ей человек смотрел на нее с огромным сочувствием и мягкостью.
— Султанша, мне было велено доставить вам тело. Примите мои соболезнования.
— Тело?.. — эхом отозвалась она, словно не понимая значения этого слова.
Но медленно до нее доходил смысл всего того, что сейчас происходило. В ее теле вдруг разом разлилась слабость, а ноги норовили вот-вот подогнуться под тяжестью горя, неожиданно свалившегося на нее неподъемным грузом. Через плечо Ферхата-аги Михримах Султан снова посмотрела на тот деревянный короб в повозке. Теперь уже не оставалось сомнений, что это гроб, а в нем покоится ее любимый муж, возвращения которого она все утро так самозабвенно ждала. Она не в силах была оторвать от него взор и в полном оцепенении поплелась к повозке.
Наверно, она была слишком шокирована, чтобы разразиться плачем, потому что даже подойдя к гробу и дрожащей рукой коснувшись его, она чувствовала лишь зияющую пустоту в груди, какое-то странное онемение. Ферхат-паша, видимо, последовал за ней, так как у нее за спиной вдруг раздался его тихий осторожный голос.
— Султанша, простите, но гроб уже заколочен. Вы не сможете увидеть тело, да и незачем вам на него смотреть. Паша был… обезглавлен. Для вас это было бы слишком большим испытанием.
Обезглавлен. Это прозвучало так просто в его устах, словно бы в этом слове и не заключался вселенский ужас, который постепенно овладевал султаншей. Но, похоже, чувство это было слишком огромным для нее, слишком мучительным, или же это сказалась бессонная ночь. Покачнувшись на нетвердых ногах, она медленно обмякла, скользнув ладонью по гладкому дереву гроба, и повалилась бы без чувств на землю, если бы не подхвативший ее сзади Ферхат-ага.
Когда же она пришла в себя, то рассеянно уставилась в балдахин над головой, пытаясь вспомнить, что произошло, и только спустя минуту почувствовала, что ее кто-то держит за руку. Повернув светловолосую голову, она увидела сидящую на кровати рядом с ней Эсму Султан, которая смотрела на нее с сочувствием и беспокойством.
— Эсма? Что…
Султанша хотела было спросить «что случилось?», но тут и сама в новом приливе леденящего необъятного ужаса вспомнила, как ей привезли в заколоченном гробу тело ее обезглавленного мужа. Судорожно вдохнув, словно от спазма в горле, она до боли сжала руку подруги.
— Тише-тише, милая, — мягко зашептала Эсма Султан, свободной рукой став лихорадочно гладить ее по лицу, по волосам, чтобы хотя бы немного успокоить.
Михримах Султан долго лежала, сжимая ее руку, и из глаз ее не переставая лились слезы. Они ручьями бежали по ее щекам, промачивая тонкое вышитое золотой нитью покрывало. Султанша не издавала ни пронзительных воплей, ни громких надрывных рыданий. Она просто тихо стонала, стиснув зубы, словно пытаясь всеми силами заглушить адскую боль в своей истерзанной душе. И стон этот был столь же непрерывным, как и мучившая ее сердечная рана.
Только спустя, пожалуй, пару часов, она в полном изнеможении провалилась в беспокойный сон, то и дело вздрагивая или постанывая как от причиненной боли. И Эсма Султан ни на миг не оставляла ее. Она полнилась страхом, не представляя, на что может решиться ее подруга в силу столь сокрушительной для нее потери.
Дворец Нилюфер Султан.
Султанша, словно чужая, после завтрака прогуливалась по дворцу, пытаясь свыкнуться с мыслью, что теперь это ее новый дом. Слуг она тоже толком не знала, и они ее порядком раздражали своим излишним вниманием. Где бы она не находилась, всюду за ней следили чьи-нибудь глаза, от которых страстно хотелось спрятаться. И лишь выйдя в сад, Нилюфер Султан смогла, наконец, хотя бы немного побыть одна. Сад был очень мал, но она нашла в нем укромное место и, не заботясь о платье, села прямо на траву под сенью какого-то высокого дерева, скрывшего ее своими густыми ветвями от солнца.
Как девчонка, которой она по сути и была, султанша позволила себе, прислонив голову к стволу дерева, вдоволь пожалеть себя и наплакаться, больше не давя в себе рыдания, которым позволила свободно вырываться из груди. Спустя время ей стало немногим легче, и слезы на щеках высохли на ветру, но в груди осталась эта тяжесть, которой она не могла дать определение. Возможно, эта была душевная боль или неизбывная тоска, но из-за этого чувства ей даже дышать было тяжело.
В таком состоянии ее и обнаружил шехзаде Мурад, который порядком удивил султаншу, представ перед ней на тропинке, что вела ко дворцу. Он замер, не дойдя до нее нескольких шагов, и внимательно оглядел. Разумеется, нужно было быть слепым, чтобы не увидеть, в каком состоянии пребывала его подруга.
— Решил навестить тебя перед возвращением в Манису. Хотя, признаться, ожидал другой встречи, — немного неловко заговорил шехзаде Мурад, чувствуя себя странно при виде опечаленной и молчаливой султанши, которую привык видеть всегда сильной и не в пример язвительной. — Как ты? — присев рядом с ней на траву, осторожно спросил шехзаде.
— Справлюсь, — выдавив улыбку, хрипло ответила Нилюфер Султан и, повернув к нему какое-то слишком бледное лицо, в знак привязанности положила голову на его плечо. — А как ты? Хорошо повеселился на моей свадьбе? — голос ее был тих и переполнен горечью.
— Нилюфер, не пугай меня, — встревоженно воскликнул шехзаде. — Все настолько плохо? Коркут-паша… он, конечно, мужчина волевой и жесткий, но я не думал, что он… ну, станет причиной такого твоего состояния. Он был… груб?
Она помедлила и, преодолев желание снова разрыдаться и по-детски пожаловаться на свою участь, произнесла:
— Нет. Просто я была не готова к браку, но кого это, спрашивается, волновало?
— Моя сестра тоже была не рада своей свадьбе, но сейчас она счастлива и уже вскоре станет матерью. Думаю, со временем и ты свыкнешься. Хотя, не мне судить…
Новость о беременности Эсмы нисколько ее не тронула. Она терпеть не могла эту вечно страдающую от надуманной любви к ее, между прочим, Серхату, девицу с завышенным самомнением и излишне ранимым нравом.
— Ну что, как твоя долгожданная Маниса? — чуть насмешливо спросила султанша, помня, как он рвался в санджак и мечтал заслужить одобрение отца. — Наверно, из советов не вылазишь?
— Да, так и есть, — хмыкнул юноша. — Многое нужно сделать… Пока что я справляюсь, и отец мною доволен. Я надеюсь, он возьмет меня в готовящийся поход, хотя теперь, с казнью Искандера-паши, не знаю, состоится ли он.
Нилюфер Султан в недоумении подняла голову с его плеча и нахмурилась.
— Его казнили?.. Мужа Михримах?
— Да, прошлой ночью, — угрюмо подтвердил шехзаде Мурад. — Никто не знает, что произошло, но так распорядился повелитель. Я еще не виделся с ним, но перед отъездом попытаюсь выяснить обстоятельства случившегося. Не может быть, чтобы отец, всегда так доверявший Искандеру-паше, вдруг без причины отдал приказ о казни, да еще такой спешной, посреди ночи. Что-то явно произошло между ними…