Приглядевшись внимательнее, Нергисшах Султан, которая всегда умела хорошо читать людей, заметила в серых глазах Афсун Султан стальной блеск, не свойственный людям истинно добрым и чистым душой, как Бельгин Султан. За очарованием ее красоты крылось затаенное честолюбие и, очевидно, не такая уж невинная душа. Султанша производила впечатление человека, скрывающего свою истинную натуру от чужих глаз, но тем не менее не являющимся скверной личностью. Такой взгляд был у людей, которым довелось пережить что-то плохое, изменившее их, отчего душа их наполнилась горечью.
— Мы все очень рады видеть вас, султанша, здесь, среди нас. Признаться, вы оживили гарем своим появлением. Здесь дни так похожи друг на друга, что мы порядком заскучали, — любезно проговорила Афсун Султан, демонстрируя умение держать себя с достоинством, дружелюбно, но в то же время холодновато, как бы держа дистанцию и показывая, что она не склонна доверять человеку сразу же после знакомства с ним.
— Благодарю вас, султанша. Я и сама испытываю облегчение от того, что мне, наконец, удалось сменить обстановку. В Текке, признаюсь вам, дни и вовсе тянутся бесконечно.
— Дай Аллах, в такую даль ты больше не отправишься, — насмешливо заметила Фатьма Султан и, наконец, повернулась к последней из непредставленных женщин. — А это младшая из дочерей повелителя — Айнур Султан.
Нергисшах Султан, проследив за ее взглядом, была ошеломлена тем, что прежде всего не обратила внимания на эту султаншу. Наверное, это объяснялось тем, что та сидела сбоку от нее, недоступная ее взору. Никогда за всю свою жизнь она не видела женщины, подобной этой юной девушке с молочно-белой кожей, как будто подсвеченной изнутри и кажущейся ужасно тонкой. Глаза ее, что вызвало замешательство у Нергисшах Султан, были разными по цвету — один небесно-голубой, а другой — зеленый, как весенняя трава.
Но самым удивительным в ее неземном облике были серебристо-белые, словно зимний снег, волосы, которые крупными локонами струились по ее плечам, спине и даже возлежали на подушке, на которой султанша восседала — столь длинные и красивые, что захватывало дух. Конечно, Айнур Султан не могла не сознавать своей необычной красоты и всячески ее подчеркивала, демонстрируя любовь к роскоши и украшениям. Судя по ее облику, она откровенно предпочитала серебро любым другим драгоценным металлам. Оно выгодно подчеркивало цвет ее прекрасных волос, которые венчала тонкая серебряная диадема, изящно сплетенная, будто из цветочных стеблей. А на ее шее, лишая необходимости в каких-либо других украшениях, сверкало роскошное ожерелье из все того же серебра с чередующимися сапфирами и изумрудами, которые, видимо, были призваны подчеркнуть ее разномастные глаза.
Но, несмотря на всю красоту, которая скорее выражалась в своей необычности, нежели в безукоризненности и чувственности черт, как у Афсун Султан, девушка выглядела болезненной. Возможно, такое впечатление создавалось из-за неестественной белизны ее кожи или же ее худобы, но со всей очевидностью султанша не могла похвастаться крепким здоровьем. Во всем ее облике сквозила хрупкость, вызывающая безотчетное желание с особой осторожностью обращаться с нею, как с ценнейшей фарфоровой вазой, которая от любого резкого движения может упасть и разбиться.
Нергисшах Султан плохо помнила ее мать, которую пару раз видела в детстве, когда еще с матерью приезжала в Топкапы на праздники, и на нее Айнур Султан совершенно не была похожа. Эмине Султан была эффектной, высокой, статной женщиной с пышной фигурой и золотыми волосами, которая обожала яркие вычурные наряды и золото. Взгляд ее был полным чувств, спесивым и самоуверенным, а улыбка полнилась превосходством и тщеславием красивой женщины.
Дочь же ее была пониже, худощавая и бледная до болезненности, с тонкой осиной талией и едва-едва обрисовавшейся грудью в скромном декольте бледно-голубого шелкового платья, рукава которого были отделаны целомудренным белым кружевом. Взгляд ее был чистым и ясным, без какого-либо определенного выражения. Улыбалась она, как настоящий ангел — мягко, кротко и нежно. Айнур Султан даже сидела изящно и скромно, как благовоспитанная девушка, которая не привыкла выставлять свою прелесть напоказ и уж тем более гордиться ею. И волосы ее казались не расплавленным золотом, как у ее матери, а тончайшими нитями серебра. Они с Эмине Султан были словно горячее пылкое солнце и холодная, романтичная луна — совершенно разные, но в то же время неразрывно связанные между собой.
— Очень рада знакомству, — воскликнула Айнур Султан, продемонстрировав и свой тонкий голос — мелодичный, с высокими нотками. — Мы с нетерпением ждали вашего прибытия в столицу, султанша, — добавила она, придав чуть больше тепла своей улыбке.
— Присаживайся, Нергисшах, — тетушка пригласила ее на тахту рядом с собой, и вдвоем они опустились на нее. — Если пожелаешь, я велю растопить для тебя баню. Отдохнешь после долгой дороги. Ты выглядишь усталой…
— Это было бы весьма кстати. Я действительно утомилась.
Фатьма Султан без слов посмотрела на Айнель-хатун — хазнедар стояла рядом, как ее верная помощница — и та, поняв приказ, поклонилась и отправилась отдать соответствующие распоряжения.
— Ну, как ты находишь Топкапы спустя столько лет?
— Здесь многое изменилось… — ответила Нергисшах Султан, оглядевшись в покоях Валиде Султан, которые были существенно переделаны спустя почти двадцать лет, как она была здесь в последний раз. — Но время идет… Ничто не вечно, как говорится. А как у вас здесь обстоят дела? Повелитель все еще в походе, это мне известно. Кого из шехзаде он назначил регентом престола? Вероятно, старшего?
Фатьма Султан с недовольством поджала губы. Впрочем, и остальные женщины вздохами или сожалеющими взглядами выразили свое неодобрение выбора повелителя.
— Нет, шехзаде Мурад, как и наши с Бельгин сыновья, сопровождает повелителя в походе, а регентом был назначен шехзаде Осман, — нарушила молчание Афсун Султан. — И вот уже второй год мы делим с ним Топкапы.
— Вы выглядите недовольными этим, как я вижу, — с удивлением заметила Нергисшах Султан и, поглядев на Айнур Султан, которой мужчина приходился родным братом, осторожно спросила: — Для этого есть причины?
— И не спрашивай, милая, — устало вздохнула Фатьма Султан и покачала головой. — Сын своей матери. Что с него взять? Да простит меня Аллах, но я никогда еще так сильно ни о чем не сожалела, как о том, что наша династия имеет такого наследника в лице Османа. И о чем думал брат, когда оставлял его охранять престол? Возможно, попросту хотел, чтобы непутевого сына не было у него перед глазами хотя бы пару лет. У моего племянника в голове одно вино, да наложницы, и он не знает меры ни в первом, ни во втором.
— Неужели все настолько плохо? — нахмурилась Нергисшах Султан, которая, долгое время пребывая вдали от столицы, очень мало знала о детях повелителя и вообще о его семье.
— Настолько, насколько это возможно, — удрученно воскликнула Бельгин Султан. — Разумеется, все понимают, что в наши времена, когда братоубийственный закон отменен, а наследника при жизни выбирает сам султан, Осману не быть падишахом. Да он и не стремится к этому… Когда повелитель вскоре после рождения Мехмета позволил мне взять под свою опеку его с Айнур, я всеми силами пыталась выкорчевать из него этот корень зла, но он не слышал меня. Даже не желал слушать… Я потратила годы и море душевных сил, пытаясь оживить в нем доброе начало, но оно, верно, безвозвратно покинуло его со смертью брата и исчезновением матери.
Нергисшах Султан заметила, как погрустнела Айнур Султан, которая опустила глаза в пол и вся целиком сжалась. Ей явно были не по душе упоминания ее погибшего брата и предательницы-матери, руки которой были испачканы кровью убитых ею, в том числе и Валиде Султан, а честь замарана тайной любовной связью с казненным великим визирем и бывшим другом ее отца — таким же предателем, как она сама. Однако она помалкивала — не то из робости, не то в силу согласия со словами Бельгин Султан и стыда за недостойную семью.