— Когда я шла к вам, все еще злопыхала. Амина и Карима с нею.
Тут снизу послышался какой-то шум, и все трое поняли, что это из своей лавки на базаре, где он успешно торговал дорогими коврами, вернулся Али Эфенди, а Айше-хатун с дочерьми бросились к нему с вечными обвинениями и жалобами в адрес его второй жены. Но Элмаз-хатун лишь хмыкнула и, ожидаемо услышав голос мужа, зовущий ее, бесстрашно покинула ложе и в сопровождении Менекше и Эсфир направилась вниз. Она давно поняла, что из любви к ней муж никогда не будет всерьез на нее гневаться, и женщина научилась ловко использовать эту его слабость.
Али Эфенди стоял посреди гостевой комнаты — высокий, стройный для своих лет, с обычным лицом восточного мужчины с черными волосами и короткой аккуратной бородой. За его спиной, оскорбленно вскинув подбородок, стояла Айше-хатун, а ее дочери, как всегда, держали мать под руки по обе стороны от нее.
— Муж мой, — почтенно склонила светловолосую голову Элмаз-хатун, всем своим видом излучая радушие и покорность. — Ты звал меня?
— Айше утверждает, что ты при всех проклинала ее и оскорбляла, — устало, но строго произнес Али Эфенди, порядком уставший за годы от вечных ссор в его доме. — Это так?
— Возможно ли, господин? — изумленно округлила свои голубые глаза женщина. — Айше решила, что ты к ней несправедлив, увидев у меня платок, расшитый золотом, и стала обвинять меня во всех бедах. Этому свидетели все слуги.
— Да как ты смеешь, мерзавка? — задохнулась от возмущения Айше-хатун и подалась к мужу, который раздраженно выдохнул. — Она меня не уважает! Скажи мне, эфенди, кто теперь первая жена в доме — я или она?! Я вынуждена терпеть оскорбления от этой одалиски?
— Айше, прекрати, — оборвал ее Али Эфенди, повысив голос. Затем он обвел грозным взглядом всю комнату. — Я не позволю устраивать в моем доме скандал из-за какого-то платка. Чтобы подобного больше не было!
Тишина была ему ответом и, развернувшись, мужчина вышел из комнаты, что, конечно же, тут же развязало руки его женам, а точнее, их рты.
— Да растопчет Аллах твое счастье! Как ты вообще посмела обвинять меня? Ядовитая змея!
— Аллах, позволь мне станцевать на ее похоронах, — приглушенно прорычала от сдерживаемого гнева Элмаз-хатун, разворачиваясь и уходя, чтобы не слушать крики ревнивой и завистливой первой жены.
А Менекше-хатун и Эсфир устало переглянулись и подавили улыбки, потому что знали — завтра жены Али Эфенди, стоит ему переступить порог дома, устроят очередной скандал на пустом месте.
Комментарий к Глава 50. Перемены
Буду благодарна, если отметите замеченные вами ошибки и опечатки, а также очень надеюсь на отзывы.
Группа: https://vk.com/validehurrem
========== Глава 51. Ангелы и демоны ==========
Спустя два дня…
Топкапы. Султанские покои.
Наконец, османское войско с наступлением октябрьского холода достигло столицы спустя почти что месяц плавания по морским просторам после победоносной войны. Дворец Топкапы с нетерпением ожидал возвращения трех шехзаде османской династии, которая в это утро собралась в султанских покоях, чтобы с почестями встретить их.
Четвертый из наследников, который на время похода был назначен регентом престола, сейчас, важно заложив руки за спину, возвышался возле отцовского трона и нервно поглядывал на выстроившихся напротив него в ряд женщин своей семьи. Шехзаде Осман был высоким и статным, как оба его родителя, с красивым гладко выбритым лицом. Светлые волосы его золотились в солнечном свете — он был единственный из двоих детей Эмине Султан, который унаследовал этот необычный оттенок волос. Глаза его, однако, были отцовскими — темно-карими, с глубоким проникновенным взглядом. Это был по-настоящему красивый мужчина, только, как и в облике его матери, красота эта была какой-то ядовитой, слишком яркой, а улыбался шехзаде Осман неприятно, с оттенком самодовольства и чуточку язвительно.
В покоях пребывало множество султанш — его тетки, жены его отца, сестры, его фаворитки, другие родственницы вроде Фюлане Султан и этой совсем еще молодой султанши, имени которой он не знал — она приехала в столицу пару дней назад, но так и не удосужилась предстать перед ним. И каждая поглядывала на него без всякого тепла, а порою с раздражающим сожалением или скрытым недовольством. На что шехзаде только повыше поднимал волевой подбородок и прищуривался с презрением, показывая, что мнение женщин его не заботит.
Он порядком устал от их невыносимого общества за те полтора года, что был вынужден пребывать в Топкапы и строить из себя регента престола, хотя на деле мечтал поскорее сбежать из этой золотой клетки в свой санджак, где был волен делать все, что ему угодно. Где он был сам себе хозяином. Шехзаде Осман терпеть не мог ограничивать себя рамками, заставлять себя делать то, чего он не хотел, но все именно этого от него и ждали. Постоянно ждали чего-то, а потом сами же и разочаровались в надуманных ими ожиданиях, которые он, конечно же, не оправдывал.
Ему было невыносимо тесно в облике шехзаде, который всем вокруг был должен: государству — быть готовым однажды сесть на трон и достойно управлять им, отцу-повелителю — во всем подчиняться и ни в чем не перечить, женщинам — быть образцом идеального, преданного и любящего мужчины. Но ни одного из этих качеств в нем не было! Ни склонности к самопожертвованию во имя эфемерного блага государства, ни покорности, ни способности глубоко привязываться к кому-то. И мужчину ужасно раздражал тот факт, что именно из-за отсутствия в нем этих качеств его считали недостойным человеком, который на самом же деле попросту не оправдывал чужих ожиданий и не стремился это исправить.
Братьев он встречал без всякого энтузиазма: с каждым из них у него не сложилось теплых отношений. Старший брат шехзаде Мурад был много старше и постоянно пытался, что называется, наставить его на путь истинный, строя из себя некого покровителя, что только отталкивало от него шехзаде Османа, который терпеть не мог, когда его поучали. Шехзаде Мехмета он попросту презирал за его мягкотелость, кротость и неспособность постоять за себя. Пусть он и был еще очень юн, но шехзаде Осман не уважал слабость, она его лишь смешила или же весьма раздражала.
Но третьего брата, шехзаде Орхана, он ненавидел всей душой, как только можно ненавидеть человека. Этот юнец возомнил, будто волен говорить кому хочет все, что угодно, и не знал меру своей наглости. Но подсознательно шехзаде Осман просто чувствовал, что брат, будучи куда младше него, имел смелость быть самим собой, шел против всех и почему-то, пусть и удостаивался неодобрения, никогда не был объектом насмешек или чьего-то сожаления. Он вызывал у династии опасения, настороженность, возмущение, негодование или порой даже ошеломление — что угодно, но не сожаление. И это попросту выводило шехзаде Османа из себя. Он не понимал, в чем была причина такого отношения к этому обыкновенному, наглому и напыщенному парнишке и чем он уступал ему.
И вот в султанские покои под звук голоса Идриса-аги, объявившего об их приходе, вошли шехзаде. Первым шел старший шехзаде Мурад, за прошедшие годы сильно возмужавший и отрастивший бороду, придавшую его облику солидности, но оставшийся все таким же по-юношески стройным и улыбчивым. Эсма Султан, стоявшая третьей в ряду после сестер отца, просияла, увидев родного брата. Он наградил ее теплым взглядом, однако, что ее укололо, не задержал его на ней и тут же перевел на стоящую рядом Нилюфер Султан. Насколько султанша знала, они по-прежнему поддерживали связь и сохранили свою дружбу, которая мало радовала Эсму Султан. Она ревновала брата, который, увы, видел в ней всего лишь сестру, но не друга.
За ним следовал высокий и успевший возмужать за эти полтора года шехзаде Орхан — статный, широкоплечий, поджарый, как и его старшие братья. Кожа его была смуглой, как у отца, волосы много темнее, почти что черные, а серые глаза серебрились уверенностью и бурлили от вечного вызова, который он бросал своей судьбе и окружающим. Его можно было смело назвать привлекательным юношей, но красота эта была иного рода, нежели у его брата шехзаде Османа. Черты его лица не были такими же правильными и изящными, но в них, пусть и неидеальных, таилось что-то необъяснимо притягательное. И стоило ему улыбнуться своей белозубой, теплой и самоуверенной улыбкой, как он становился в сотню раз обаятельнее золотоволосого красавца-брата, который, наоборот, отталкивал от себя. При желании шехзаде Орхан умел быть обворожительным, но чаще всего он не был настроен кого-либо располагать к себе, потому его улыбки редко, кто удостаивался. И единственным человеком, в которого он, войдя, тут же вперил свой взгляд, была не ожидавшая этого мать, а Айнур Султан, которая тут же расцвела ему в ответ, но, почувствовав внимание матушки, стоящей рядом, поспешно потупила взор.