Свой первый шаг Мерган Султан сделала, держась за руку одобрительно смотрящего на нее отца. Первым ее словом было слово «папа», услышав которое, Коркут-паша гордо улыбнулся. И, конечно, первая пущенная ею из лука стрела вонзилась в мишень под его зорким взглядом. Вместе с отцом Мерган Султан училась ездить верхом, в чем весьма преуспела, вместе с ним она ездила на охоту, отправлялась пару раз в длительные поездки — в Египет, к ее единокровным братьям и сестрам. Они всегда были неразлучны. И Мерган Султан, пусть и похожая внешне на мать, во всем брала пример с отца, которого попросту боготворила.
Разумеется, в силу этого Нилюфер Султан была в семье третьей лишней. Она, увы, не смогла стать для дочери хорошей матерью — доброты в ней не было заложено от природы, а ласковой она быть не умела. С дочерью ее никогда не связывали теплые отношения, и Нилюфер Султан приняла один очень болезненный, но нерушимый факт: Мерган — дочь ее мужа, не ее. И сколько бы она не пыталась это изменить, все было без толку. Мерган Султан не желала оставаться в ее обществе надолго, а говорила с матерью отрывисто и прохладно, и в этом беря пример с отца. Наверно, думала султанша, дочь все-таки была похожа на нее, ведь эта нелюбовь к демонстрации своих чувств, к нежности, которую любая другая дочь ждет от матери, она взяла именно от нее.
Пока длился поход, во дворце царило напряжение. Дочь томилась по любимому отцу, что уехал на войну, и избегала ее общества, как и Нилюфер Султан в юности, сбегая от матери в лес, на охоту. Сама султанша не составляла ей компанию потому, что понимала — ни к чему хорошему это не приведет. Они снова поссорятся. И вот, наконец, Коркут-паша вернулся, и теперь они с дочерью, конечно же, были неразлучны весь день с тех пор, как встретились в этом самом холле. Наблюдая за тем, как Мерган преданно заглядывает отцу в глаза, рассказывая ему, каких успехов в езде верхом и владении луком добилась в его отсутствие, а он довольно слушает ее с тенью гордой улыбки, Нилюфер Султан стояла у окна и задумчиво за ними наблюдала, чувствуя себя совершенно неуместной в собственной семье.
Наверное, именно эту боль чувствовала ее покойная матушка, когда она резко отвечала ей что-то вроде «я сама разберусь» или «оставь меня в покое». Неужели это ее кара? Всевышний заставил ее пережить то же, что она сама заставила пережить собственную мать. Да, это было справедливо. И Нилюфер Султан теперь горько сожалела о том, как была не права. Но было уже слишком поздно для сожалений… Мать лежала в могиле, в которую сама и выбрала путь, потому что чувствовала себя такой же ненужной и брошенной собственными детьми, которые от нее отвернулись в «благодарность» за ее любовь и заботу.
Она вздрогнула от неожиданности и обернулась на открывшиеся двери холла, в который вошел Коркут-паша в мокром от дождя плаще и снял с черноволосой головы глубокий капюшон. Он коснулся жены привычно равнодушным и жестким взглядом темных глаз, а после уверенно зашагал прямиком к ней и, небрежно бросив мокрый плащ на пол, зная, что слуги его уберут, сел рядом с женой, широко расставив ноги.
— В мое отсутствие, как я убедился, за лошадьми смотрели хорошо.
— Разумеется, — сухо ответила Нилюфер Султан, снова отвернувшись к окну. — Обязательно было ходить в конюшню в такой дождь? В октябре дожди холодные, можно и захворать.
— И почему вместо беспокойства я слышу в твоем голосе злорадство? — ухмыльнулся Коркут-паша, посмотрев на нее с насмешливостью. — Как ты здесь? — они говорили впервые с тех пор, как паша приехал во дворец утром.
Нилюфер Султан повернулась к мужу с хмурым лицом и посмотрела ему в глаза пустым, уставшим взглядом.
— Ты же не ждешь, что я стану жаловаться на свою судьбу?
— Не жду, — подтвердил Коркут-паша. — Может, потому и уважаю тебя.
— Спасибо и на этом, — съязвила султанша, а после, ощутив толику любопытства, спросила деланно небрежно: — Ну, как поход? Много было сражений?
— Твой драгоценный друг разве не поведал тебе об этом? — пронизывающе смотря на нее, с мрачной иронией отозвался паша.
Нилюфер Султан знала, что муж не любил ее, но, видимо, по своей природе он был собственником и ужасно ревновал ее к шехзаде Мураду, ее давнему хорошему другу, с которым они никогда не теряли связи и поддерживали ее регулярными письмами. Однажды он увидел, как султанша, читая очередное письмо от шехзаде, ласково улыбается, и, конечно же, не забыл этого. Стоило ей в разговоре упомянуть имя друга, как взгляд мужа недобро темнел. Сейчас у него был именно такой взгляд, который, однако, Нилюфер Султан нисколько не тронул.
— Нам было некогда поговорить, — раздраженно ответила она. — Шехзаде Осман толком не дал братьям поприветствовать семью. Совершенно наглым образом выпроводил нас из покоев, заявив, что он желает обсудить с братьями поход и столичные дела.
— Хорошего сынка повелитель заделал со своей предательницей-женой, — презрительно хмыкнул Коркут-паша. — Пьет, не просыхая, да наложниц меняет каждую ночь. Я уже обсудил с пашами, как шли дела в столице во время похода. Оказывается, государством все это время управлял гарем в лице Фатьмы Султан, а этот увалень даже не снизошел до того, чтобы хоть раз на совет явиться.
Нилюфер Султан знала, как ее муж относится к женщинам — как к глупым и недалеким существам, которые рождены лишь для того, чтобы делать жизнь мужчин приятнее и рожать им детей. Паша, похоже, был весьма разгневан тем, что государственными делами в их отсутствие заправляла сестра повелителя, гаремная обитательница.
— Ну теперь вы с Ахмедом-пашой вернулись и, я полагаю, Фатьме Султан больше не придется вмешиваться в политику.
— Не придется, — жестко подтвердил он. — Уверен, Ахмед-паша весьма мне в этом поможет, — голос его сочился презрением и насмешкой. — И как он только продержался столько лет в визирях с его-то умишком и полным отсутствием деловой хватки?
— Женушка помогла, не иначе, — в тон ему хмыкнула Нилюфер Султан. — Не зря же он женился на султанше.
Коркут-паша ухмыльнулся, оценив ее иронию, и, как-то странно на нее посмотрев, немного грубовато накрыл крупной ладонью щеку жены. Та против воли напряглась.
— Хотя бы немного скучала по мне, как преданная и любящая жена?
Нилюфер Султан тяжело на него посмотрела, но сидела, не шевелясь и не отнимая его ладони от лица.
— А ты? — словно в насмешку спросила она с вызовом.
Коркут-паша тоже не ответил ей и, лениво усмехнувшись, сказал, уже поднимаясь на ноги:
— Я приду вечером.
Они с мужем давным-давно жили в отдельных покоях, и подобное обещание всегда звучало для нее подобно приговору. Нет, муж пусть и не был с нею нежен и ласков, но и жестокости больше не проявлял. Она страдала потому, что была вынуждена делить ночи не с тем, кто по-прежнему жил в ее сердце. Султанша давно перестала страдать от своих тайных чувств к другому мужчине. Они превратились в горькие воспоминания о тех жалких крохах любви, что она испытала в юности.
Да и до нее дошли вести, что там, в Генуе, Серхат тоже женился и создал семью с какой-то генуэзской красавицей принцессой с золотыми волосами, которая родила ему много детей. После смерти правящей королевы Эдже Дориа она займет престол Генуи, станет новой королевой и сделает его королем-соправителем. О чем еще можно было мечтать? Серхат, видимо, обрел свое счастье и без нее, а она была вынуждена жить одними лишь воспоминаниями о нем в семье, в которой чувствовала себя чужой и ужасно одинокой.
Топкапы. Покои Айнур Султан.
Шехзаде Орхан терпеть не мог дождь и сырость, но она, наоборот, любила наблюдать за тем, как дождевые капли изливаются на землю из окутанных тучами небес. И, конечно же, терпеливо сидел вместе с нею на софе на продуваемой всеми ветрами террасе, пока сестра с тонкой задумчивой улыбкой на губах созерцала в его объятиях проливной ливень, от которого в воздухе разлилась прохладная свежесть, полная этого особенного аромата дождевой влаги.
— Так хорошо, правда? — раздался ее умиротворенный нежный голос.
Шехзаде Орхан хмуро поглядел на стену дождя, что хлестала из темно-серого неба, тяжело нависшего над Стамбулом, и выдавил: