— Я подливаю в лечебный отвар, который султанша пьёт каждый вечер перед сном, как вы и велели, только три капли, — оправдывалась рабыня.
— Будь осторожна, соблюдай ежедневную дозу и, главное, держи язык за зубами. Твоя ошибка будет стоить жизни не только тебе, но и всем нам. Если откроется, что Валиде Султан медленно умирает от яда, а не от болезни, все поймут, чьих это рук дело…
Хафса Султан, услышав последние слова, ошеломлённо нахмурилась, но, видимо, пришла к какому-то умозаключению, от которого на её лице медленно расцвела ухмылка.
Топкапы. Покои Эмине Султан.
С течением дней пользы от того, что Эмине Султан симулировала болезнь, было всё меньше. Лекари не могли сказать, что с ней и, как один, твердили, что султанша здорова, отчего у окружающих стали закрадываться подозрения. Повелитель не был исключением. Он перестал беспокоиться, стал заходить также редко, как заходил до того, как узнал о её «болезни», и Эмине Султан понимала, что пора это заканчивать, если она не хочет быть позорно разоблачённой.
Этим утром она, наконец-то, отбросила в сторону притворство, успевшее ей надоесть. Облачившись в привычно яркое платье из пурпурного шёлка и множество золотых драгоценностей, она, проводив сыновей в школу, покинула свои покои.
Под предлогом того, что желает навестить Дэфне Султан, а на самом деле желая убедиться в действии яда и собственными глазами увидеть последствия этого, она вошла в покои Валиде Султан.
Как она и ожидала, её встретили три пары враждебных глаз, обратившихся к ней, как только она вошла. Привычно не обратив на них внимания, Эмине Султан подошла к ложу, на котором покоилась пугающе бледная и измученная Валиде Султан, и поклонилась.
Фатьма Султан, Филиз Султан и Эсма Султан, наблюдающие за каждым её движением, напряглись.
Оказалось, Валиде Султан спала, но на её лице застыло выражение муки. Видимо, даже во сне она страдала от боли. Осознание того, что это — её рук дело, неприятно укололо Эмине Султан, но она мысленно оттолкнула от себя сочувствие и вину.
— Что тебе здесь нужно? — процедила Филиз Султан, встав с тахты, на которой сидела вместе с дочерью Эсмой.
Фатьма Султан недовольно поджала губы, предчувствуя скандал.
Преувеличенно устало вздохнув, Эмине Султан обратила ярко-зелёные глаза к Филиз Султан, к этому времени уже подошедшей к ней.
— Я всего лишь хотела навестить Валиде Султан и пожелать ей здоровья.
— Каждое твоё слово пропитано ложью, — покачала темноволосой головой Филиз Султан, смотря на неё с откровенной неприязнью и плохо скрытой злобой. — Как вижу, твоя болезнь закончилась также неожиданно, как началась. И, чтобы ты не говорила, каждый знает, зачем ты выдумала её. Испугалась, что повелитель вернулся к своей настоящей семье?
— Отчего же выдумала? — ядовито усмехнулась Эмине Султан. — Я действительно чувствовала недомогание, слабость и тошноту. Известно, что означают подобные симптомы, — она многозначительно приложила ладонь к своему животу, прекрасно зная, что бьёт по самому больному месту соперницы. — Дай Аллах, я рожу нашему повелителю ещё одного шехзаде.
Эсма Султан, до этого привычно не смеющая вмешиваться в очередную ссору, сочувственно нахмурилась, увидев, как вздрогнула и побледнела её мать, со страхом, горечью и болью смотрящая на ладонь Эмине Султан, которую та всё ещё держала на своём животе.
— Довольно, — дрожащим голосом произнесла она, и все взгляды обратились к ней, как один, полные изумления. Пытаясь подавить волнение, не дающее нормально дышать и говорить, Эсма Султан подошла к матери, встала рядом с ней и посмотрела прямо в ярко-зелёные глаза Эмине Султан. — Валиде Султан при смерти, мы все сломлены этим, а вы приходите сюда для того, чтобы поиздеваться над нами и поскандалить? Лучше уходите.
— Прошу заметить, не я затеяла ссору, а ваша валиде, султанша, — снисходительно усмехнулась Эмине Султан, не впечатлённая порывом девушки. — Впрочем, я и не намеревалась задерживаться здесь.
Шелестя подолом яркого пурпурного платья, она покинула покои под провожающими её напряжёнными взглядами. Когда двери за ней закрылись, Эсма Султан облегчённо выдохнула и, повернувшись к матери, осознала, что она смотрит на неё с изумлением и благодарностью.
Топкапы. Дворцовый сад.
Азартно ухмыляясь, Нилюфер Султан словно в танце отражала удары шехзаде Мурада, проводящего с ней тренировочный бой. В отличие от неё, с такой лёгкостью овладевающей воинским искусством, шехзаде Мурад был куда менее ловок, спотыкался и прилагал заметные усилия, чтобы быть с ней на одном уровне.
Серхат Бей, сложив руки на груди, внимательно наблюдал за ходом боя, чуть хмуря брови. Его карие глаза вспыхивали одобрением и толикой изумления, касаясь Нилюфер Султан, и потухали от недовольства, касаясь шехзаде Мурада.
— Да! — победно вскинула меч султанша, довольно рассмеявшись. Мурад не успел отразить её удар и упал на землю, оскорблённо вспыхнув и нахмурившись. — Брось, Мурад. Что ты дуешься как девчонка? — усмехнулась она, коснувшись его плеча и тем самым незаметно пытаясь его подбодрить. — В следующий раз ты победишь.
— Откуда тебе знать? — буркнул он, отряхиваясь и украдкой поглядывая на служанок Нилюфер Султан, стоящих в стороне. Точнее, на одну из них.
— Я тебе поддамся, — пожала плечами Нилюфер Султан и, поймав на себе тяжёлый недовольный взгляд юноши, снова рассмеялась.
Несмотря на колкости, которые его задели, шехзаде Мурад не смог не улыбнуться, наблюдая за ней. Её смех был приятным, немного хриплым и заразительным, и его звук, который в последние дни он слышал довольно часто, всегда вызывал у него улыбку.
Прежде он не встречал человека столь свободного в выражении своих чувств, в своих словах и мыслях. Нилюфер принимала себя такой, какой была, потому не пыталась под кого-то подстраиваться, не подбирала слова в страхе кого-то обидеть, а говорила то, что думала. Это казалось окружающим грубостью, невоспитанностью и проявлением дурного характера, но шехзаде Мурад, в отличие от остальных, смог разглядеть в ней нечто совершенно иное, что пряталось за этой внешней грубостью и резкостью.
Нилюфер открыта, и в общении с ней можно быть уверенным, что услышишь только правду и никогда не будешь обманут. Она весёлая и живая в том смысле, что не скована стереотипами и условностями. Живёт так, как ей нравится, невозмутимо переступая через чужое осуждение, а шехзаде Мурад по себе знал, как трудно его вынести и не потерять себя в попытках его избежать.
И она, как бы не пыталась это скрыть, добра. Сколько раз, проигрывая ей в очередном тренировочном бою, он получал от неё то ободряющую улыбку, то тёплое прикосновение к плечу, без слов выражающее: «не переживай» или «у тебя получится»? Она осыпала его колкостями, а сама незаметно поддерживала, помогала не терять веру в себя и пыталась развеселить, когда он начинал унывать из-за своих неудач.
За несколько дней они стали неразлучными друзьями, и шехзаде Мурад чувствовал в ней родственную душу. Днём они часами тренировались во дворцовом саду, а вечером допоздна засиживались за разговорами обо всём на свете. Нилюфер объясняла ему тонкости воинского искусства, которое столь легко познавала, а он взялся научить её итальянскому языку и поэзии, за что Нилюфер взялась с присущим ей упорством и рвением, не давая ему покоя и требуя всё новых и новых занятий.
Остальные поглядывали на них то ли с неодобрением, то ли с настороженностью. Шехзаде Мурад понимал, что окружающие беспокоились из-за того, что юные султанша и шехзаде проводят слишком много времени вместе и большую его часть наедине в покоях, и это его злило.
Им было невдомёк, что между мужчиной и женщиной может существовать дружба, лишённая каких-либо романтических намёков. Они были как брат и сестра, нашедшие друг в друге то, что не мог им дать кто-либо другой. Какие тут могут быть подозрения?
— Что скажете, Серхат Бей? — лукаво улыбнулась Нилюфер Султан, повернувшись к нему. — Есть замечания?
Все ещё стоя со сложенными на груди руками, Серхат Бей повернул к ней черноволосую голову и, оставаясь серьёзным и стоически не поддаваясь влиянию её заразительной улыбки и лукавого блеска тёмно-карих глаз, принялся перечислять собственные замечания.