Капля упала на ухо лиса с неба, но он ее не почувствовал, а только услышал. Через несколько мгновений слух уловил как ещё одна капля упала на траву. Он посмотрел на небо, моля, чтобы эта капля не переросла в нечто большее. Только не сейчас. Это не может произойти сейчас, когда он столько прошел. Все это не может быть зря! Ещё одна капля попала ему в глаз, и это послужило сигналом. Он ускорился настолько, насколько мог. Настолько, насколько позволяло ему его тело. Он снова побежал на четырех лапах, заставляя себя работать на пределе. Но все его старания были тщетны. Он не успел…
Начался дождь, переросший в настоящий ливень. Вода смыла все запахи. Не осталось ни единого следа. Все шансы догнать убийцу испарились. Он не успел. Кин в отчаянии упал на колени. Жар тела усиливался с каждой секундой. Он дрожал каждой шерстинкой, но продолжал сидеть под холодным дождём. Лис поднял свою морду к небу, подставив её под капли падающие с неба. Отчаяние захлестнуло его вместе с водой, но даже оно продлилось недолго. Кин раскрыл свою покалеченную пасть и ловил леденящие капли. Апатия овладела им и крепко сжала в своих тисках. Он просто хотел унять нескончаемую жажду, раздирающую его изнутри. Но нескольких капель было явно недостаточно для этого. Он огляделся вокруг себя в поисках спасительной лужи. Как назло, луж еще не было, однако дождь смог смыть кровь с лица Кина и его затуманенный взгляд, зацепился за закусочную, стоявшую рядом. Тёплый свет просто лился из неё, заманивая его внутрь, и он поддался ему. С каждым шагом, он всё больше всматривался в нее, пока всё же не остановился.
Он узнал улицу, на которой оказался. Эта станция метро и круглосуточная закусочная, внутри которой всё также скучает молодая лань в ожидании заказа. До него внезапно дошло осознание одной вещи. Все это время, шаг за шагом, след вел к одному месту, к его дому. Эта мысль возвратило отчаяние, а вместе с ним пришел ужас.
— Гарри…
Кин обернулся, и чуть было снова не повалился на землю. Силы стремительно покидали его. Тело больше не могло выдерживать тех издевательств, которым оно было подвергнуто. Он пробивался сквозь пелену дождя, словно сквозь воду под большим давлением на глубине. Чтобы совершить крохотный шажок, требовалось приложить невероятные усилия и это его изводило. Тогда, когда нужно спешить во чтобы то ни стало, пока ещё это возможно, он еле-еле плетётся, и даже на злость у него не было никаких сил. Силы стремительно таяли, но, по крайней мере, не было боли, которая только усугубила бы ситуацию. Ему оставалось только смириться со своим положением и надеяться, чтобы его догадка была ложной. Он уже видел дом, который был так далеко и так близко одновременно. Кина мотало из стороны в сторону. Он уже даже не помнил, как ноги принесли его сюда. Сознание то и дело норовило уплыть куда подальше, пока он вновь не споткнулся и не упал наземь. Нужно пройти еще немного, совсем немного… Только перейти дорогу, пройтись по лужайке, открыть дверь и поздороваться с Гарри, только и всего…
В последний раз он заставил себя подняться. Он молил всех богов, чтобы успеть, молил, чтобы всё это оказалось просто совпадением, чтобы Гарри не постигла та же судьба, что и Бена. Он не мог опоздать. Только не сейчас. Он не может позволить погибнуть ещё одному близкому зверю. Не может снова остаться один. Уайлд уже не тот, кем был раньше. Он не мог спасти своих родителей, но сейчас может. Если надо он спасет Гарри во чтобы то ни стало, пусть даже пожертвует собой, но сделает это…
Внезапно все изменилось. Кин встал как вкопанный, не веря тому, что открылось перед ним. Тёмный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки. Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и они, черные, зловещие, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Глубокое безмолвие царило вокруг. Весь этот край, лишенный признаков жизни с её движением, был так пустынен и холоден, что дух, витавший над ним, нельзя было назвать даже духом скорби. Смех, но смех страшнее скорби, слышался здесь — смех безрадостный, точно улыбка сфинкса, смех, леденящий своим бездушием, как стужа. Это извечная мудрость — властная, вознесенная над миром — смеялась, видя тщету жизни, тщету борьбы. Это была глушь — дикая, оледеневшая до самого сердца глушь.
И всё же что-то живое двигалось в ней и бросало ей вызов. Взъерошенная шерсть его заиндевела на морозе, дыхание застывало в воздухе и кристаллами оседало на шкуре. Глушь ополчается на жизнь, — ибо жизнь есть движение, а она стремится остановить всё, что движется. Почти осязаемое безмолвие окружало его со всех сторон. Оно давило на разум, как вода на большой глубине давит на тело водолаза. Оно угнетало безграничностью и непреложностью своего закона. Оно добиралось до самых сокровенных тайников его сознания, выжимая из него, как сок из винограда, всё напускное, ложное, и внушало ему мысль, что он всего лишь ничтожное, смертное существо, пылинка, мошка, которая прокладывает свой путь наугад, не замечая игры слепых сил природы.
Он слышал зов, звучавший из глубин темного леса. Он вселял в него сильную тревогу, вызывал непонятные желания. Лис испытывал какую-то смутную радость, беспокойство и буйную тоску неведомо о чём. Множество чувств и мыслей перемешалось в голове. Иногда он бежал в лес, откуда ему слышался этот зов, искал его там, как нечто осязаемое. Часами, словно притаившись в засаде, лежал за поваленными бурей стволами, обросшими древесной губкой мхов, и наставивши уши, широко раскрыв глаза, ловил каждый звук, каждое движение вокруг. Быть может, лёжа тут, он подстерегал тот неведомый зов, не дававший ему покоя. Он и сам не знал, зачем он всё это делает: он повиновался чему-то, что было сильнее его разума и делал всё безотчетно. Уайлд забыл о времени, которое попросту перестало существовать для него. Даже ночь не наступала в этом безмолвном мире. Иногда, он улавливал чьи-то голоса, но сколько бы он не бежал на их звук, он никогда не мог до добраться до тех, кто их произносил.
Но однажды бледный свет этого тусклого бесконечного дня начал меркнуть. Тогда в окружающей тишине пронесся слабый отдаленный вой. Он стремительно взвился кверху, достиг высокой ноты, задержался на ней, дрожа, но не сбавляя силы, а потом постепенно замер. Его можно было принять за стенание чьей-то погибшей души, если бы в нём не слышались угрюмая ярость и ожесточение голода. Лис остановился и снова тишину, как иглой, пронзил вой. Он прислушался, стараясь определить направление звука. Он доносился из снежных просторов, которые Кин только что прошёл. Зов вел его в противоположную сторону, но Кин больше не желал следовать ему. Он устал и просто сел, прислонившись об дерево, в ожидании того, что следовало за ним.
Он смотрел туда, откуда доносился этот вой. Свет исчезал все быстрее, а тьма, исходящая из-за горизонта, постепенно надвигалась на лиса, поглощая деревья перед собой. Зов начал слабеть, пока полностью не исчез, оставив Кина совершенно одного, в этом безмолвном мире. Лис неотрывно наблюдал за тем, что движется на него и не испытал ничего, кроме смутного облегчения. Тьма поглотила его, и тогда он снова услышал его. Вой раздался прямо перед ним и он увидел того, кто издавал его. Сердце лиса совершило последний удар и остановилось…