В комнату вошли четверо слуг, неся в руках черные робы: длинные черные прямые платья, безрукавки.
— А вот и ваша одежда, — с усмешкой показывая на стоящих в дверях слуг, сказала Теффана. — и я бы на вашем месте не сопротивлялась, а переоделась. Не хочу вас заставлять.
— И что? Вы не сможете мен наказать, моя мать вас никогда не простит. Империя вам уже давно не принадлежит, — Аполо встала, вырвала из рук слуги платье и набросила на себя. — Идху давно живет по своим законам.
— Да? Наши земли делятся на Идху, Зортос, Епхат и Такаги. Значит, сейчас ты сама даешь мне право отправиться в Астелин, чтобы призвать к ответу твою матушку? Надеюсь, столица Идху встретит меня достойно? — Теффана смотрела в глаза молодой девушки, наконец понявшей, что она сейчас сказала. И видела, как менялся ее взгляд из задиристого, гордого в испуганный.
— Я пошутила, госпожа, — упала на колени Аполо. Но Теффана уже отвернулась от нее, взглянув на Джонса, который тут же раскрыл следующую страницу свода законов империи и процитировал: — Закон гласит: любое восстание против правящей касты приравнивается к опасности всей империи и карается смертью всех в нем указанных.
— Ну что ж, если больше никто «шутить» не хочет, тогда начнем, — Теффана повернулась к склонившим головы девушкам и подняла руки с золотым огнем вверх.
ГЛАВА 25 И что дальше…
Питер шел за матерью по коридорам замка, и хоть он никогда здесь не был, но теперь он понимал, почему Мэлисента так не хотела сюда возвращаться. Переходы, лестницы, огромные комнаты, здесь все дышало роскошью, а ведь ей так нравилось в маленьком замке с прекрасной резной лестницей, и бальным залом. Где уют создавался огромными горшками по углам, в которых должны стоять цветы, маленькими банкетками, красивыми статуями в которых передана вся любовь к женскому телу. А ее любовь к винному погребу или кухне, в которой кажется и нет ничего, но когда он вспоминал Мэлисенту, то почему-то вспоминал ее счастливые глаза у огромного очага, когда она любовно проводила пальчиками по камню.
И вот он идет и улыбается, а впереди идет его мать и он не помнил, чтобы она ему улыбнулась хоть раз в его детстве, где в улыбке была бы любовь.
— И что такого смешного ты увидел сын мой в этой ситуации?
— Ничего госпожа, — стушевался Питер. Сейчас он должен быть осторожен. А он забылся. Но Накашима остановилась и повернулась к нему, разглядывая его.
— Почему ты не дал ей клятву? Или она не приняла ее?
— Я сам не дал, — а потом уточнил. — Она обещала мужьям, что больше не возьмет в семью никого, потому я сам отказался от этой идеи, но предложил себя в роли советника.
— Умно. Советник, может входить в спальню госпожи, даже когда она спит. Ты не много потерял, ведь связь она активировала, если на твоей руке расцвела роза, и пусть только бутон, но думаю, в будущем будет полное раскрытие, — Накашима улыбнулась, а Питер замер. — Прости сын сестру.
— Госпожа…
Но был остановлен Накашима: — Ты никогда не называл меня матушкой. Хоть раз назови.
Питер испугался, но перед ним стояла уже не молодая женщина, мелкие морщинки в уголках печальных глаз, а в глазах мольба и просьба. Но она приняла его молчание и отвернулась от него, качнув головой.
— Матушка. Я так давно этого ждал, — пробормотал Питер и его тяжелый вздох прошелся шелестом по пустому коридору.
— Хорошо, иди, оденься, нехорошо предстать перед Теффаной в таком виде, — Накашима покачала головой, отпуская сына и смахивая со щеки скупую слезу. Нельзя показать слабость, она должна быть сильной. Но за эти дни она потеряла сына, а сейчас может потерять дочь. Она прошла к лестнице и остановилась у перил, разглядывая открывшуюся перед ней картину, огромного зала, где сейчас слугами убирались стулья, убирался мусор, и раскатывался обратно на паркет огромный ковер, диваны катились в середину комнаты. А ведь она помнит, как она еще молоденькой девчонкой входила в эти стены, где стены были выбелены, а золотая россыпь живых лилий в кадках, наполнял ароматом легкие и где она была избрана фрейлиной королевы.