Но вдруг она осеклась:
— Хотя, если честно, я не хочу больше уезжать отсюда! Никогда, никогда!
Мы долго шли по петляющим улицам, в это время ярко освещаемым фонарями, мимо обшарпанных двух- и трёхэтажных домов. В центральном районе города обошли высокое круглое здание, упирающееся прямо в потолок пещеры и немного постояли у красивого фонтана с плавающими рыбками, а в итоге едва не опоздали в школу. На прощание мама спросила:
— Я сегодня приду поздно вечером, после работы, вы же запомнили путь до дома?
— Да мама, Лан меня на прошлой неделе уже два раза водил сюда, чтоб я хорошо дорогу запомнил.
— И Яну не забудь забрать!
— Конечно, она ведь мой лучший друг! — ответил я и потащил Янку к школьному крыльцу.
Снаружи школа была красива — высокое трёхэтажное здание, окрашенное в белые и светло-зелёные цвета, с небольшими балконами на втором этаже и кирпично-красной черепицей на остроконечной крыше. Вокруг пролегала мощёная дорожка, освещаемая круглыми светильниками. Но внутри школы было темновато, в больших классах освещения едва хватало, несмотря на многочисленные газовые фонари на стенах и потолке. На лестничных проёмах окна за ненадобностью вообще были закрыты кирпичной кладкой, ситуацию спасали лишь веселые детские рисунки, вывешенные поверх грубо оштукатуренных стен.
Меня посадили за первую парту рядом с Николаем, а Янка сидела позади нас. В нашем классе было всего десять учеников, и мы все быстро довольно сдружились, даже с Антоном, хотя мне пришлось побить его раз, когда он обидел Яну, обозвав её малявкой и утащив смешной розовый рюкзак. На переменах мы бегали по школьным коридорам, играя в догонялки или в прятки.
Три урока показались нам вечностью и, когда прозвенел последний звонок, все учащиеся кинулись к выходу. Мы с Янкой уже выбегали из класса, когда зашла наша учительница математики и попросила Яну задержаться, а я решил тоже остаться.
— Яна, присядь. Алан, а тебе нужно уйти, у нас с Яной будет серьёзный разговор, — тревожно сказала она.
— Я обещал её защищать. Не уйду, вот… — и сел рядом с Янкой. — Мы вместе с ней домой пойдём, у неё мама на работе, а она одна не найдёт дорогу до дома!
— Хорошо… Яна, я должна сказать тебе, что твоя мама… она сегодня… она… умерла на работе… сорвалась в лаву на термальной электростанции.
Янка побледнела и замерла.
— Ч-ч-то? Не-е-ет! Это неправда, моя мамочка не может умереть! — зарыдала Яна, ударив руками по столешнице. — Врёте вы всё!
Учительница пыталась её успокоить, твердила что-то про приют для детей, и то, что нужно собрать в доме свои вещи, но Яна вскочила и помчалась на выход из школы, а я едва поспевал следом за ней.
— Алан, побежали быстрее домой! — с зарёванными глазами она стукнула меня по груди кулачками. — Пожалуйста… Алан… я не знаю дороги!
Мы быстро неслись, петляя по улицам, пару раз Янка даже упала, споткнувшись и оцарапав коленки, но сердито глянула на меня и сказала, чтобы я не останавливался. Вскоре мы подбежали к её дому. Двери уже были настежь открыты и какие-то люди в рабочей одежде выносили всю мебель, одежду, игрушки. Яна с плачем накинулась на них, попыталась зайти в дом, но её грубо оттолкнули в сторону. Я успел подбежать и взять лишь большого плюшевого мишку и, дёрнув Янку за руку, быстро скрылся с ним за углом дома, слыша Янин топот позади себя. К счастью, за нами не оказалось погони, мы убежали во внутренние дворы к берегу речки и сели на растрескавшиеся от воды доски у обрыва. Янка вскочила в слезах и вдруг попыталась спрыгнуть с обрыва в тёмную воду, всё так и не умея плавать, но я вовремя схватил её за руки и оттащил от края.
— Мама-а-а! — громко рыдала и билась она в моих неуклюжих объятиях. — Пусти меня, Алан! Отпусти!
Яна брыкалась и вырывалась, она рвалась к краю обрыва, больно стукнула меня кулаком по голове, пока я крепко сжимал её, изо всей силы удерживая и молча терпя все побои, пока она не затихла.
— Яна, держи мишку, а то он тоже заплачет, — ответил я ей, погладив её по макушке. — Не реви, я буду с тобой.
Мы долго сидели на берегу, смотрели на тёмные журчащие речные потоки, отражающие свет фонарей и большие каменные сосульки, растущие с потолка. Лишь когда наступил вечер и фонари стали слабее светить, Яна перестала рыдать, лишь молча вздрагивала, теребя намокшего плюшевого медведя.
— Пойдём, Ян!
— Мне некуда больше идти, — всхлипнула она. — Я останусь тут!
— Ну уж нет! Пойдём к нам, я знаю, моя мама пустит тебя! — я схватил её за руку и потащил упиравшуюся Янку к себе домой.