MJ Scott
Возмездие в Равнике. Книга I
ПРОЛОГ
Здание было подобно гигантскому, многоэтажному куску бетона и резало глаз любому, у кого было хоть малейшее чувство вкуса. Кусок южной стены обрушился, обнажив сплетение ржавой арматуры, а остальные части строения задыхались в оковах неумолимых стеблей ползучего плюща.
Снаружи это была очередная обветшалая постройка на краю индустриального района Иззет времен окончания войн гильдий.
Над зданием, подобно древнему выцветшему гобелену на темном велюре, призрачный город Эйджирем застил истинный небосвод Равники. Словно точное, перевернутое вниз головой отражение реального города, Эйджирем плыл над миром – соединяясь с Равникой лишь в Новом Прахве – создавая подобие урбанистических песочных часов, наполовину каменных, наполовину призрачных. С тех пор, как Цитадель Ангелов рухнула на Старый Прахв, Эйджирем никак не мог упокоиться. Одно время он покрывал плоть и кровь Равники, словно тень, затем он перевернулся и занял свое текущее положение в небе.
Никто не понимал ни того, что он вытворял, ни того, чем он вообще являлся. Несколько священников Оржов опубликовали широко осмеянную листовку, в которой утверждалось, что призрачный город ожидал, когда все равникийцы обретут просветление и вознесутся к нему. И тогда он превратится в сгусток света, пронзающий время, и перенесет всех в некий далекий райский мир. Равникийцы, естественно, могли досрочно обрести «просветление», оплатив Синдикату Оржов его номинальную стоимость.
Боросы полагали, что Эйджирем был проявлением зла, и существовал исключительно для того, чтобы укрывать приступную деятельность, поэтому Легион лоббировал увеличение военного финансирования и публично ручался очистить небеса от этой скверны. Шлемоблещущие небесные рыцари и новые ангелы, тем не менее, пока ни на шаг не продвинулись в этом направлении.
Сенат Азориус просто делал вид, что призрачного города не было. Груулы поклонялись Эйджирему, как новому небесному божеству.
Конклав Селезнии относился к нему презрительно, поскольку он отбрасывал широкую тень на их возлюбленное древо Виту-Гази, но не предпринимали никаких действий против призрачного города – пока.
Голгари, сосредоточенные в подземельях нижнего города, не замечали его вовсе.
Рекдосы, будучи слишком обдолбанными, чтобы сообразить, на что именно они смотрят, ошибочно принимали его за массивное облако гашишного дыма и три недели истерили, в поисках «источника» пожарища. Увы, никакие громадные запасы наркотиков так и небыли найдены и миллионы членов демонического культа вернулись домой разочарованными, не выспавшимися, и, хуже всего, совершенно трезвыми.
Симики и Иззеты проводили испытания. Биоманты пришли к выводу, что призрачный город был не разумным организмом, состоящим из частиц, связанных вместе однородными субатомными гармониками. Иззеты, в свою очередь, заключили, что это было разумное существо, состоящее из душ, прикованных к материальному миру родовым чувством вины многих поколений.
Димиры решили жить в нем. А безгильдийные ворчали, что это была очередная чума, обрушенная на их головы гильдиями – пока они продолжали выживать, как единственные зарабатывающие на хлеб своим трудом жители этого мира, влача честное существование на волоске от черты бедности.
Эйджирем, тайна, покрытая мраком, продолжал равнодушно парить над Равникой, Столицей Гильдий. Равникой, миром, известным в мультивселенной своей урбанистической цивилизацией, всецело его поглотившей. И теперь можно было сказать, что даже небо Равники было покрыто городом. Луна, подстроилась под это вмешательство, и начала плыть вбок, вместо привычного восхода и заката.
Дети часто рассказывали матерям, что видели потерянные игрушки и ползунки, шагающие вверх ногами над ними, по призрачным улицам Эйджирема.
Этой ночью Эйджирем парил в чернеющем небе темно-лилового цвета.
Под призрачным городом в углу индустриального района стояло уродливое цементное здание.
И в этом здании находилась девушка.
Точнее, она выглядела, как девушка. Мягкие волосы вокруг ее лица были светлыми, подобно льну. Черты ее хитрого лица были тонкими, а кожа призрачно-бледной. Ее глаза были цвета мутного нефрита, и одета она была в платье из белого сатина, консервативно закрывавшем ее руки, шею, и лодыжки, но провокационно стекало с ее тонкой талии. Платье было украшено лишь черным, как смоль, символом солнца, идеально вышитым на корсете черным жемчугом и ониксовой нитью.
Торжественный головной убор, также черный, веером возвышался над головой девушки, медленно переводящей взгляд от одной картины к другой в долгой галерее, украшавшей роскошные алые стены коридора. Ее изящные ножки цокали каблучками по полу из цельного черного мрамора. Канделябр из рубинов и пламени освещал коридор цветами стыдливого румянца и жгучей похоти, отражаясь от золотых картинных рам. В конце коридора потолок вздымался ступенчатыми арками, на расположенном здесь помосте стоял пьедестал, на котором покоилась книга. Девушка медленно, задумчиво, никуда не торопясь, переходила от картины к картине.