Маннфред ждал, пока человек достаточно приблизится, чтобы раньше времени не выдать свого присутствия, затем, — двинулся ему навстречу. Услышав приближающийся шаги, матрос попытался тихо скрыться в темноте нижней палубы, однако никакая тьма не могла спасти от взгляда вампира.
— Подойди ко мне, моряк, — бросил Маннфред, жестом подзывая к себе испуганного человека. Несмотря на то, что лицо матроса скрывалось в темноте, вампир прекрасно разглядел исказившую его гримасу ужаса, и как человек тщетно пытался совладать с охватившей его мелкой дрожью. Помимо своей воли несчастный, спотыкаясь, побрел к графу, и униженно склонился к его ногам.
— Прекрасно! Ты отлично знаешь свое место, человек, — усмехнулся Маннфред.
Еле светивший подпалубный фонарь, покачивавшийся в такт качке на вбитом в стенку трюма ржавом крюке, вспыхнул последний раз, выпустил струйку дыма и потух.
— Человек, я голоден, — повелительно прозвучал в наступившей темноте безжалостный голос вампира.
Несмотря на царящий мрак, Маннфред видел, как матрос поднял голову, вглядываясь во мрак туда, откуда, по его мнению, прозвучал голос. Видел, как напряглись вены на шее несчастного, отчаянно сражающегося с требованием вампира. Маннфред презрительно усмехнулся — любое сопротивление его воле было напрасно. Протянув руку, граф схватил человека за шею, развернув голову и, заставив его склонится к своим ногам, губы вампира плотоядно приоткрылись в предвкушении свежей крови. Страх исказил лицо бедняги, все его тело содрогалось от ужаса. Маннфред чувствовал этот животный страх, исходивший от человека, — это было так возбуждающе! Он притянул голову матроса к себе, открыв шире рот, словно готовясь впиться зубами в мягкую теплую плоть горла несчастного, затем, небрежным движением руки оттолкнул его от себя.
Вампир втянул ноздрями воздух, вдыхая все отвратительные запахи, заполняющие корабль. Не смотря не ужасную вонь, он прекрасно чувствовал один чудесный запах — трюм был наполнен пьянящим запахом крови, исходившим от испуганного человека. Маннфред закрыл глаза, наслаждаясь соблазнительными видениями юной человеческой плоти.
— Принеси мне еду. Найди кого-нибудь помоложе — я не люблю старое мясо, — приказал он человеку.
Матрос в ответ лишь слабо кивнул, отпрянув назад, и, с трудом волоча ноги, попятился к трапу, ведущему на палубу. Он в ужасе тряс головой, — Пожалуйста, я все сделаю, только не трогай меня.
— Поспеши, пока я не передумал, и не выбрал тебя, — усмехнулся Маннфред.
Моряк, лицо которого свела судорога, взглянул на графа расширенными от животного ужаса глазами, и поспешил исчезнуть из поля зрения вампира, юркнув в темноту трюма.
Корабль резко скользил вниз и снова взбирался на волну, в такт набирающему силу приливу, деревянные шпангоуты глухо поскрипывали в такт движению судна. Маннфред улыбнулся. Он поднялся на палубу и постоял несколько минут, наслаждаясь прохладным ночным воздухом. Дождавшись, когда скрип корабельных переборок затихнет, будучи практически полностью заглушенный баюкающим плеском волн, Маннфред спустился в свою каюту, предвкушая наслаждение добычей.
Графу нравилось представлять, что его каюта являет собой образец роскоши, способный поразить случайного гостя богатством внутреннего убранства и изяществом отделки. Однако, его мечтания были далеки от истины. Помещение, которое он занимал, представляло собой маленькую каюту на корме судна, практически лишенную каких-либо украшений, если не считать простого грубого орнамента, вырезанного вверху по всему периметру деревянных стен каюты, освещаемую одиноким масляным фонарем, больше чадившим, чем дававшим свет. Такие помещения обычно использовались для хранения провизии и других запасов, необходимых для длительных морских плаваний. Теперь же, в ней размещался импровизированный гроб — походная койка вампира. Днище гроба на добрую четверть фута утопало в зловонной грязи и нечистотах, скопившихся в каюте за время длительных плаваний. Несомненно, эти жалкие людишки уже успели много раз пожалеть, что вытащили его из моря. Раздумывая над причудливыми зигзагами судьбы, приведшей его на черный корабль, Маннфред, медленно вдыхал затхлый воздух каюты. Следы принесенного Маннфредом на корабль песка, местами еще выделялись отдельными темно рыжими пятнами среди мрачной черноты грязи, заполнявшей его каюту. Животное обоняние графа позволяло ему чувствовать едва уловимые запахи пустыни, чуть не ставшей его могилой.