Выпавший при падении меч, лежал всего в паре шагов от Форстера. Желая умереть с оружием в руках — юноша, приподнявшись, отчаянно рванулся к своему клинку, стараясь двигаться зигзагами, чтобы избежать мечей противников. Его уловка чуть было не привела к успеху, но, когда Шлагенер, казалось, уже достал свой палаш, сильный снова поверг стирландца на землю. Невыносимая боль, словно огнем, обожгла правый бок молодого человека — судорожно хватая воздух перекошенным ртом, Форстер зажал рану рукой и с трудом перевернулся на спину. Второй удар, скользнувший по ребрам, едва не лишил юношу сознания — с трудом собрав последние силы, Шлагенер взглянул в насмешливое лицо одного из своих противников.
Тяжелый кованый сапог уперся ему в шею, прижимая голову к земле, затрудняя, и без того прерывистое, дыхание. Молодой человек сделал слабую попытку освободиться, пытаясь левой рукой скинуть ногу талабекландца, но, он уже слишком обессилел от потери крови и полученных ран. Форстер сдался, оставив борьбу за свою жизнь, готовый принять смерть в любом ее обличье: будь-то — удар мечом или, просто, сломанная шея.
Холодное острие клинка уткнулось юноше прямо в лицо. Враг, возвышавшийся над ним, не был монстром или хладнокровным убийцей. Несомненно, талабекландский офицер, внимательно изучающий поверженного противника, прекрасно понимал, что и сам может, в следующий раз, оказаться на месте Форстера:
— Зачем, — склонившись над Шлагенером, спросил талабекландец — смешанное чувство удивления и восхищения прозвучало в его голосе.
В кровавом тумане, застилающем глаза, задыхающийся, почти потерявший сознание, Форстер интуитивно чувствовал, что количество вражеских солдат, собравшихся вокруг, значительно прибавилось.
— Это было великолепно, но так не воюют! Вы же знали…, знали, что эта атака — сущее безумство, — потрясенно продолжал вопрошать вражеский офицер.
Бессильная ярость волной захлестнула Форстера. Туман, застилавший юноше глаза, несколько рассеялся и, в метре от себя, он разглядел покрытый кожей эфес своего меча — если бы только ему удалось дотянуться…
Давление вражеского сапога его шею усилилось.
— Несмотря на всю глупость вашего командира, вы удивительно мужественно сражались, солдат, — с нескрываемым восхищением заметил талабекландец. — Было бы не справедливо лишить жизни такого храброго воина, поэтому, тебе лучше не давать мне повода, солдат. Если не против — ты будешь нашим почетным гостем. Извини, не могу сказать, насколько твое пребывание у нас может затянуться!
— Перевяжите его раны! Когда закончите, заберите в наше расположение…, - это были последние слова, которые услышал юноша, прежде чем потерять сознание.
После объявленного под вечер сторонами перемирия, стирландцы начали собирать своих погибших и раненых в этой мясорубке воинов.
Разочарование, растерянность и гнев, царили в лагере графа Мартина. Все эти чувства быстро уступили место горю и скорби, по мере того, как все выше и выше росли костры, предназначенные для мертвых — из трех с половиной сотен человек, составлявших отряд графа Игнатица, назад вернулось меньше пятидесяти. Сам граф, ответственный за эту чудовищную бойню, также нашел свою смерть на поле боя.
Вид поля сражения был ужасен: всю долину перед Ферликскими Холмами усеивали трупы людей и лошадей. Немногие, еще остававшиеся в живых солдаты, израненные и истекающие кровью, слабо стонали, зовя на помощь своих товарищей. Изувеченные лошади жалобно ржали, не в силах подняться на ноги — кровавая пена, покрывала их оскаленные морды.
Медленно угасал осенний день; ночь вступала в свои права, окутывая Ферликские Холмы своим бархатным покрывалом, примиряя недавних противников, живых и мертвых. Звенящая тишина опустилась на землю — словно, сама природа, ужаснувшись чудовищности произошедшего, впала в оцепенение. Лишь одинокое печальное ржание добиваемых солдатами изувеченных лошадей — время от времени оглашало унылую долину.
Глава 7
Храм Ламии
Нарцизиа де Врис очаровала Скеллана.
Это была женщина-тайна, женщина-загадка!
Он был вынужден прятаться в катакомбах Старого Города, питаясь отбросами, в то время, как Нарцизиа — играя роль обворожительной гетеры, порхала, словно бабочка, из одних объятий в другие, смеясь, очаровывая и соблазняя своих богатых и знаменитых поклонников. Мужчины сходили от нее с ума — каждую ночь Скеллан наблюдал вечерние прогулки девушки в сопровождении актеров, торговцев, чиновников и аристократов. Нарцизию, как магнитом, притягивали люди, облеченные властью — при этом, ни один из ее поклонников не заподозрил, какая тьма скрывается за красивой оболочкой этой обворожительной красавицы. И уж, конечно, ее появление не вызывало среди скота такой паники, как появление Скеллана.