Эта дверь незамедлительно привлекла к себе внимание Джона Скеллана. Точнее, не сама дверь — а необычный барельеф, украшавший ее. На нем был изображен человек с головой шакала, державший в правой руке посох и смотрящий на пришедших красными глазами.
Девушка, первой подошедшая к двери, взялась за дверной молоток, закрепленный в пасти зверочеловека, и, трижды медленно и громко постучала в нее.
— Входите, — раздался за дверью негромкий женский голос.
Провожатая вампиров толкнула дверь и отступила в сторону, пропуская гостей внутрь помещения, оказавшегося ничем иным, как притвором огромного подземного храма, хотя боги, которым здесь поклонялись, были Скеллану совершено незнакомы. На месте алтаря располагался огромный трон, сделанный в виде змеиной головы, на котором восседала женщина, которую Ламии называли «Госпожой».
Даже с большой натяжкой ее трудно было назвать привлекательной…
Женщина была очень стара, ее лицо покрывали морщины, настолько глубокие, что глаза почти терялись в их складках. На ней была простая черная тога, а на голове — тяжелая золотая тиара в виде змеи, свернувшейся кольцом и пожирающей свой хвост. Кроваво-красные рубины, которыми были инкрустированы ее глаза, зловеще сверкали в свете горящих в святилище факелов.
— Сколько воды утекло с нашей последней встречи, Калада…, - склонил голову в уважительном поклоне Маннфред, опустившись на одно колено. — Я хотел бы сказать, что ты ничуть не изменилась, но — это было бы неправдой. Время оказалось к тебе слишком жестоким.
— Лестью ты здесь ничего не добьешься, фон Карштайн, — едва заметно улыбнулась Ламия. — Что послужило причиной твоего появления в моем доме?
— Ты знаешь ее? — не смог сдержать изумления Скеллан, все еще находящийся под впечатлением от величия и размеров подземного храма, его загадочных настенных росписей и статуй богов, которых бессмертный вампир видел впервые в жизни: человеческие фигуры с головами каких-то удивительных рептилий с огромными вытянутыми челюстями, усеянными рядами острых, как бритва, зубов. Статуи мужчин с головами хищных птиц, напоминавших сокола, и другие — с собачьими и волчьими головами, похожие на фигуру, которую Скеллан уже видел у входа в святилище; женщины-кошки, держащие в одной руке зеркало, а в другой, — неизвестный вампиру музыкальный инструмент, и множество других, еще более экзотических статуй.
Все они были расписаны древними письменами, смысл которых был недоступен Джону Скеллану. Это нервировало и раздражало вампира — кому понравится, когда его выставляют простаком?
— В прошлой жизни, которая была не очень добра к ней, — ответил Маннфред, и, вновь обращая внимание на ту, что сидела на троне задумчиво промолвил: — Я думал, что ты уже мертва, Калада.
— Смерть не является для нас большой загадкой, не так ли, мой милый? Напротив, она нам гораздо привычнее, это — естественное состояние для таких, как мы.
— Ты права. Я вижу — обстоятельства сделали тебя мудрее, Калада.
— Нет, Маннфред. Это сделали годы. Обстоятельства сделали меня мстительной. Назови мне причину, Маннфред, хоть одну причину, почему я не должна обрушить всю свою ярость на тебя и твоего слугу, так нагло нарушивших мой покой! Хоть одну причину!
Скеллан ощетинился, приготовившись к схватке. Никто не посмеет диктовать ему свои условия. Вампир напрягся, освобождая зверя: его лицо исказилось, челюсти вытянулись, грозный рев вырвался из груди.
— Сейчас не время для грубой силы, мой друг, — остановил его граф, кладя на плечо свою руку. — В нашем распоряжении есть и другие методы.
Фон Карштайн повернулся к женщине и молча протянул ей раскрытую правую ладонь.
Ламия сразу увидела его — простое невзрачное колечко, так контрастирующее с остальными драгоценностями, украшавшими пальцы графа. Ее глаза удивленно расширились, женщина взглянула на Маннфреда так, словно видела его в первый раз в жизни.
Придя в себя, Калада протянула графу свою руку — Маннфред аккуратно взял ее в ладонь и поднес к губам. Ламия, в свою очередь, сделала тоже самое.
Что-то произошло между ними, но что именно — этого Скеллан не мог определить.
— Что ты хочешь от меня и моей Семьи? — глядя в глаза графу, поинтересовалась женщина.
— Оставим в прошлом старые счеты, Калада. Для начала, я хотел бы предложить перемирие между нашими Линиями Крови, по крайней мере, хотя бы на время.