Глава 1. «Похоже, у тебя перелом…»
Был жаркий майский день 2013 года, каких на юге в это время года много, и все они настораживают: а что как впереди снова безжалостная жара, как в две тысячи десятом, когда пекло топило асфальт, и «скорые» так и шпарили по закрытой для транспорта Центральной, доставляя в больницы пострадавших от обезвоживания.
Дом 32 стоял одним торцом на главной улице города, а дальним, сформированным зданием буквой «п», выходил на Атаманскую. Раньше Атаманская носила имя прославленного руководителя революционного движения Серго Шаумяна. Но после демократизации страны и возвращения к основам власти казачества, было принято решение эту длинную – от края до края города улицу – именовать как Атаманская, в честь многих прославленных атаманов края. Когда и чем была ознаменована их популярность, никто толком не знал. Но время диктует моду.
Именно на эту улицу выходил балкон девятого, последнего, этажа дома, принадлежавший квартире Уховых. Этот дом с балкончиками «анжеликами», ассоциировавшимися с известной формой женских бюстгальтеров, придуманной и всемирно распространенной французскими модельерами, возник в перестройку, когда многие бредили свободой выразить самые нелепые фантазии. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом, когда сдавали дом, улица была малопроезжей, односторонней для транспорта и сравнительно тихой. Теперь же Атаманская превратилась в трассу с незатихающим движением, раздолбанную буквально на каждом сантиметре пути. Днём тут были вечные пробки, чему немало способствовало Статистическое Управление, корнями из советских времён, и Сбербанк в самом доме.
Отсутствие паркингов у служебных учреждений вынуждало клиентов этих двух заведений бросать машины как попало и где попало, отчего по всей длине Атаманской на протяжении двух кварталов, проезд по магистрали сужался до одной машины, а нередко так даже и до её половины – из-за «тачки», приткнутой к стоящему ряду «на минуту», чтобы заплатить дорожный штраф именно в этом отделении Сбербанка, как того требовали казначеи города. Это всех злило и побуждало людей при общении с персоналом банка и между собой прибегать к ненормативной лексике.
Покоя на улице не было и по ночам: удалые байкеры и молокососы за рулём крутых иномарок, выдающие себя за автораллистов, приноровились соревноваться ночами в гонках со старта от торца девятиэтажного дома с «анжеликами» до ближайшего перекрёстка. Населявшие дом, большей частью люди знатные и культурные, на шумы и беспредел гонок, сопровождавшиеся частыми ссорами подпитых соревнующихся, реагировали как простолюдины, у которых нервы не выдерживали: кто матом, кто брошенной с балкона картошкой, кто беспомощными звонками в местное отделение полиции. Никакие меры не действовали. На порядок в городе внимание обращали только в моменты проезда по нему губернатора или других государственных чиновников. Полиция на звонки реагировала, но не выезжала, потому что знала, что безобразничают чаще всего сынки «слуг народа», а с них даже взятки не возьмёшь за нарушение общественного порядка. Чего тогда мотаться по ночам, тратить государственное горючее? А картофель и маты заканчивались по истечении половины ночи. Впрочем, как и энергия соревнующихся.
Сейчас под окнами девятиэтажки происходил очередной инцидент с жигулёнком, пытающимся влезть в промежуток между двумя импортными машинами, стоящими по дальней от дома стороне тротуара и прямо напротив входа в банк. Водители других машин, блокированные манёврами удальца, решившего вписаться в пространство, куда не вошла бы даже детская коляска, изгалялись в знании «исконно русского», кто, подсказывая, кто прогоняя.
– Во дебилы, сейчас точно драться начнут. Поля, иди, посмотри!
На балконе девятого этажа стояла Юля Ухова, девушка двадцати пяти лет, и звала младшую сестру Полин.
Юля – яркая, изящная, с тонкой талией, удлинёнными карими глазами, длинной тёмно-русой косой, а её сестра, двенадцатилетний подросток – полный антипод: маленькая, коренастая, толстоносая и толстогубая, со светло-зелёными, почти бутылочного цвета глазами и с короткой стрижкой. Полин сидела в глубине комнаты за компьютером и на голос сестры не реагировала. На их родство указывали разве только чрезмерно высокие лбы, миндалевидная форма глаз и одного тона волосы, зачёсанные у обеих девушек назад. В остальном физические данные девушек явно разъехались по хромосомам предков.
Двадцатипятилетняя Юля обращалась с сестрой исключительно как с младшим членом семьи, постоянно внушая ей свою значимость и первенство. Даже звала Юля сестру «Полей», а не Полин, как окрестили её мать и отец. Влюблённые с юношеских лет в героиню фильма «Звезда пленительного счастья», француженку Полин Гебль, невесту декабриста Анненкова, вторую дочь назвали таким вот офранцуженным именем, что раздражало Юлю неимоверно. Впрочем, никто не обращал внимания на небрежность отношения старшей сестры к младшей. Мать девочек – Галя, стройная и тонкокостная, что унаследовала и Юля, воспитывала дочерей по трём принципам: «Всё, что ни делается, делается к лучшему», «Всё, что впитано – впитано» и «Претензии к жизни можно предъявлять только по материальным вопросам». Виктор же, отец девочек и глава семейства, генный носитель высокого лба и миндалевидных глаз, но при этом передавший Полин широкие черты лица и фигуры, рассуждал ещё проще: раз зовёт Юля Полин Полей, значит так ей удобнее. А нравится такое имя младшей дочери или нет – вопрос риторический: ведь можно назвать и хуже?