— Ты такая смешная, — изрекает соседка смиренно.
Предпочитаю сменить тему.
— Ничего не ешь? — спрашиваю, кивая на тарелку с кексом. — У тебя не анорексия часом?
Вероника допивает кофе одним глотком.
— Нет, просто времени не хватает, — она поднимается со скамеечки и бежит к двери.
— Пойдешь в воскресенье со мной на выставку Пьера и Жиля?
— А кто это?
— Два гея, которые делают фантастические фотографии.
— А…
Вероника колеблется на пороге.
— Ты идешь на концерт Пьетра-Кремня?
Как я могу сказать, что даже не представляю, о ком идет речь?
— Может быть, — отвечаю и смотрю, как девушка уходит, предупреждая, что я ее не видела.
Иду в ванную и гляжу в зеркало — опухшее лицо, мешки под глазами, цвет между зеленой коликой и блеклой старостью. Кому какая разница, сказала я однажды. Надеюсь, что была права. На стеклянной полочке, между флаконами парфюма и склянкой с тальком, Саве улыбается мне с полароидной карточки. Смотрю на карточку, думаю, почему до сих пор не убрала ее, и ставлю обратно. Сверяю часы: к трем меня ждут в «Магии». Выхожу в коридор, смотрю на выключенный компьютер в кабинете. «Сегодня вечером ты мой», — бормочу ему, — «даже если мне позвонит Джонни Депп». Звонит телефон. Это Бруна. Она сетует, что коллега, женатый фоджиец с детьми, хочет подсидеть ее на работе.
— Знаешь, что он осмелился сказать? — орет Бруна в трубку: — «Может, другая красавица окажется еще и умной. Чего вы добиваетесь?» Псих! Он ушел с работы, ругаясь, что все женщины — шлюхи. Чертов женоненавистник!
— Что собираешься делать?..
Стоило положить трубку, как телефон заливается опять. Теперь это Мартина. Интересуется, пойду ли я с ней на спектакль «Дух Тибета: песни и танцы освобождения».
— Не вздумай их пропустить, — твердит она. — После них тебе будет гораздо лучше.
Чтобы стало лучше, достаточно посмотреть на пляшущих в темноте тибетских монахов? Сомневаюсь.
— Марти, я бы с удовольствием, но сегодня не смогу.
— Чем будешь занята?
— Примусь за роман.
Слышу резкие гудки на другом конце провода.
Хватаю с вешалки джинсовый пиджак и вылетаю из дома на взводе, словно солдат, что врывается в окоп, как в фильмах вроде «Женщина на грани нервного срыва».
12
Герои и героини
После четырехчасовой смены выползаю из «Магии», подавленная и голодная, и решаю задержаться в «Королеве Бургеров» на улице Маццини, чтобы съесть фалафель[4]. Я часто заходила сюда с Фульвио, до того как моя книга подняла бурю. Стоит ли отрицать, я тоскую по нему и нашим старым привычкам. Я прошу: пусть, когда все пройдет, мы останемся друзьями. Я верю, что до определенного момента жизнь — как доска с именами, которые перечеркивают одно за другим.
Два парня лет двадцати, сидя на табуретках, уплетают кебаб. Слышу, как один говорит другому:
— Восемь часов я просиживаю задницу на фабрике. И все для чего? Чтобы купить параболическую антенну?
— Ну и бросай ее, — отвечает второй, которого я вижу со спины. — Не ной, ты же голосовал за «Форца Италия».
— Во всем виноваты левые, — защищается первый, тощий, как девчонка, и с баками, как у Элвиса, — продались и занялись войной.
— Жри давай, если я опоздаю, Сильвия надерет мне задницу.
— В последнее время мне приятнее брать в руки компьютерную мышку, чем девчачью грудь.
— Кому ты рассказываешь?… От компьютера кайфа больше.
Хихикая про себя, перестаю слушать.
В ожидании фалафеля смотрю на людей за стеклянной витриной — освобождающихся от одежды — замедленные движения мягкие, словно с ленцой, жертвы первой летней истерии. Небо в шесть вечера было ярко-синим и коварным. Думаю о тех, кто живет в Лос-Анджелесе и весь день вдыхает запах океана. У меня на сердце тяжесть. Все та же. Пройдет ли когда-нибудь?
Дома включаю компьютер и расставляю на письменном столе рабочие принадлежности: пачку «Мерит», зажигалку «Бик», пепельницу и банку «Колы». Ничто не говорит обо мне, настоящей, больше вещиц, что разложены на столе. Я одна, укрытая, точно одеялом, собственным воображением, фантазирую, будто соорудила убежище, место для себя одной — стол, под которым прячутся, играя, дети?
Глядя на водянисто-зеленый фон экрана, чувствую, что вот-вот расплачусь. Это те следы, после которых остаются чистота и облегчение, как после мытья рук перед ужином. Как знать, может, меланхолия и не избавляет от напастей, но у меня весьма подходящее состояние души, чтобы написать что-нибудь… О’кей, приступим. Открываю файл, которому даю временное название «Венна», закуриваю «Мерит» и принимаюсь за работу.