Она пела в некоторых заведениях, с оркестром из разбитных молодчиков с ирокезами, и делалось это так: «Если отец избивает тебя с утра до вечера, Кэтти Фрега, Кэтти Фрега… Если твой парень принимает героин, пока ты забиваешь косяк, Кэтти Фрега, Кэтти Фрега…»
Кэтти Фрега не умела петь и завывала до хрипов. Ее концерты не пропускали хотя бы ради смеха или чтобы за банкой пива и закуренным бычком увидеть, как певица в конце концов свалится без чувств на сцене, совершенно выложившись, изобразив нечто, оскорбившее половину общества, и зверски изнурив остатки голосовых связок. Когда группа самоликвидировалась, я стала встречать Кэтти рядом с вокзалами, по ночам, там она продавала себя или пыталась это сделать, хрупкая, как карандаш, и прозрачная, как листок записной книжки, озлобленная на холод и человеческий род. Теперь ее никто не знал и Фрега больше не пела.
— У меня есть ее старый номер, — сказал Эмилио, — но особо не надейся. Мы потеряли друг друга сто лет назад. Может быть, она уже умерла, гниет в тюряге или уехала из Италии…
13
Кэтти Фрега
Однако Рита Видотти, в искусстве Кэтти Фрега, которая четыре года назад покинула коммуну, вернулась и открыла хлебную лавку на улице Тоскана, о чем сообщила мне час назад по телефону.
— Писательница, — представилась я, — работаю над персонажем, над образом женщины, которая занимается…
— Занимается чем?
— Которая ошивается на панели.
— Понятно, — отрезала Рита. — Советы нужны.
— Нет, нет, я правда пишу книгу…
Встречу назначили на семь в сквере в переулке Загабриа.
Видотти сказала, что я ее узнаю по белому дождевику и косынке цвета жженки.
Рите лет сорок или чуть больше. От экс-панка остались лишь темная помада и черно-голубое мелирование в жестких волосах. От токсикоманки — искусственные зубы, отчего улыбка издевательски напоминает гротескную рекламу. Небольшие, цвета грязного ила глаза. Она по-прежнему стройна, сидит на скамейке, у ног семь или восемь испачканных помадой окурков. Поскольку я пришла вовремя, она либо давно дожидается, либо дымит как паровоз.
— Какая странная встреча, — говорит Видотти, не поднимаясь и не глядя на меня.
Я сажусь рядом и протягиваю руку.
— Габри, очень приятно.
Ее рука бледна до синевы, гибкая и прохладная.
— Я в плаще, потому что дождь собирается.
Видимо, она сочла, что моя кожаная куртка не соответствует сезону. Поднимаю глаза и не вижу ни облачка — небо идеально чистое.
— Чего вы хотели?
Пытаюсь наладить контакт:
— Я видела твой концерт много лет назад.
Кэтти Фрега смотрит на меня. Улыбается.
— Я была крута.
— Да, ты была крута.
Она закуривает «Мальборо Лайт».
— У меня была дискография, ее слепили по-быстрому, я уже собиралась перебраться в чарты. — Бывшая солистка смотрит в землю и растирает коричневым сапожком погасший окурок. — У меня классно получалось, скажи? Где ты меня видела — в «QBO», в «Мораре», на фестивале «Возможности без границ»?..
— На площади Маджьоре, вечером, когда вы пели вместе с «Клэш».
Фрега просияла и рассмеялась, вспоминая выступление.
Я перевела взгляд на тонкое обручальное кольцо белого золота на ее безымянном пальце.
— Была замужем в коммуне, — Рита проследила мой взгляд. — Потом все кончилось.
— А магазин?
— Это одного друга. Ну, — она стремительно встает, — пора угостить меня виски…
И мы пускаемся на розыски бара.
— Помнишь Эмилио? — спрашиваю Риту по дороге.
— Блондинчик, что играл на бас-гитаре?
— Да, с «Таблоидом».
— Мммм… Да, но он и не выбился. Это твой парень?
Голос меня подводит, закашливаюсь.
— Нет, просто друг.
— Золотые годы, одноразовый рок в Болонье, — говорит Рита. — «Газневада». «Скиантос». Эти люди хоть чуть-чуть изменили мир. Они пробились почти все. Я играла… Бог играл… Все играли.
Заходим в бар табачной лавки. По ту сторону прилавка бармен с проседью протирает череду пивных бокалов, и мальчишка в рэпперской одежде торчит перед автоматом с видеоиграми. Садимся за столик и заказываем: мне — кофе, а Рите — двойной виски.