Опустив уголки губ, делаю шаг в сторону, чтобы Максут мог открыть дверь.
В салоне загорается свет, рвано ложась на его лицо.
Его настроение передаётся мне мгновенно, и я тоже хмурюсь, наблюдая за тем, как на тротуар опускается сначала одна, потом вторая огромная нога. Они, его ноги, одеты в штаны с нашивными карманами и высокие военные ботинки.
Выглядит огромным и мощным. Особенно его плечи и бёдра. Я опять краснею. Потому что его тело - это то, что я представляла себе сто раз за эти дни и стыдилась этого. Вспоминала каждое ощущение от соприкосновения с ним. И хотела ещё. Бесстыже и нагло. Но всё это не идёт ни в какое сравнение с тем, какое успокоение я чувствую от его присутствия. Будто с плеч слетел мешок с цементом!
- Дай его мне, - резко говорит Максут, нависнув над нами с Дауром и протянув руки.
От его тона я напрягаюсь, чувствуя, как углубилась складка между моих бровей. Мои глаза беспокойно бегают по его лицу, пока передаю ему ребёнка. Его челюсти сжаты, вижу даже через эту бороду. Он смотрит на меня жестко, пристроив малыша на широком плече и открывая заднюю дверь свободной рукой.
- Садись, - кивает на тёплый салон.
Слова застревают в горле, а сердце ускоряется.
Это не тот Максут, которого я… я знаю. Этот другой…
Помедлив секунду и бросив на его лицо обеспокоенный взгляд, забираюсь в машину. Подойдя к открытой двери, возвращает мне ребёнка, резанув по моим глазам своими, когда наши взгляды встречаются.
Усаживаю Даура на колени, но лимит его терпения исчерпан. Он начинает плакать, а у меня ни одной чёртовой погремушки. Потому что они остались в коляске!
Пытаясь успокоить сердце, дышу глубоко и громко, пока Максут захлопывает дверь и возвращается на водительское место. Его перемешанный с морозом запах пробирается в мой нос, который я быстро утираю, натянув на ладонь рукав его толстовки, а потом начинаю нервно стягивать с Даура капюшон и расстёгивать комбинезон, в надежде, что это поможет.
Настроив на нас зеркало, Максут кладёт одну руку на руль и спрашивает:
- Где коляка?
Ловлю его яркие глаза в отражении. Пока не погас свет, вижу их ледяную голубизну.
Сглотнув слюну и ком, говорю:
- Украли…
Проведя по бороде ладонью, молча смотрит вперёд. Тишину разрезает хныканье ребёнка, и я быстро возвращаюсь к его комбинезону.
- Во сколько тебе нужно его вернуть? - требует резко.
- Мира будет дома к восьми… - говорю быстро, дёргая за молнию.
- Где она?
Подняв глаза, смотрю на его отражение. Максут смотрит в лобовое стекло.
- У неё какие-то курсы…
- Давно?
- Пару дней. Я… буду присматривать за ним. Это теперь моя работа, - добавляю тихо.
Он поворачивает голову и смотрит прямо на меня. Таким тяжёлым взглядом, что я застываю, впившись в него своими глазами.
- Ты сказала ей о своей особенности? - спрашивает он.
Меня обдаёт холодом и руки вздрагивают.
О чём он думает?!
От обиды к глазам подкатывают слёзы. Резко опустив подбородок, прижимаюсь губами к шапке Даура, выплёвывая:
- Нет.
- Ты должна была предупредить, - чеканит он.
Поджав губы, дышу носом. Раз, другой, третий. Глядя в окно, говорю дрожащим от гнева голосом:
- Я могу это делать. Если бы не могла, никогда бы не взялась. Никогда бы не рискнула… ребёнком! - Повернув голову, смотрю на него и повторяю громче. - Я могу это делать! Думаешь, я совсем… без мозгов?!
- Решение должна принимать Мира, - произносит неумолимо.
Он мне не верит.
Это злит так, что я не хочу на него смотреть, поэтому смотрю в окно, качая на руках Даура.
Если бы я сказала Мире… она бы никогда! Никогда не доверила мне его! Если бы я сказала ей то, чего не рассказывала никому и никогда. Потому что это никого не касается. Моя “особенность” слилась со мной, я не хочу говорить о ней ни с кем. Это никого не касается! Только меня.
- Я попрошу её найти кого-нибудь другого.
Если это то, на что он намекает.
Очевидно - это так. Потому что в ответ на эту реплику Максут пристёгивает свой ремень и молча отъезжает от тротуара.
Игнорируя вязкую горечь во рту, тихо напеваю малышу, глядя на мелькающие за окном картинки.
Мои уши горят. Их жжёт его подарок. Тот, с которым я не расстаюсь уже пять дней. Тот, из-за которого я соврала своей матери. Я врала ей часто, так что мне не привыкать. Ради него я соврала не задумываясь. Лишь бы не расставаться с этими проклятыми серьгами. Теперь я хочу их снять.
Я не знаю, куда он нас везёт.
Я вижу, как мимо проносится знакомая ограда, а через несколько поворотов мы вливаемся в поток машин на широком проспекте.