Одним из героем будущей повести или романа непременно должен был оказаться частный сыщик, настолько хорошо знающий людей, что уже не нуждался в личном оружии. Крутой парнишка с десятью классами за плечами, с двумя курсами юрфака и, конечно, армией. Он терпеть не мог драчунов, но сам подраться любил. Естественно, был он при этом человеком тонким и понимающим. Если его просили разузнать, не встречается ли такая-то дама с таким-то вот подлецом, а если встречается, то не происходит ли между ними того-то и того-то, он, понятно, получал всю нужную информацию, не прибегая ни к насилию, ни к грубому обману.
Собственно, с этого и должна была начинаться повесть.
Некто Шурик, так звали героя, был срочно вызван в контору к шефу. Обычная комнатушка, снятая под офис. Пустая, а все равно тесная. Впрочем, из пятерых сотрудников частного детективного бюро четверо, как правило, всегда находились на заданиях, а что касается сейфов и прочего, шефу Шурика они были ни к чему - Роальд обладал невероятной памятью, кроме того, дома у него стоял недурной "Пентиум" с еще более сильной, чем у хозяина, памятью.
Я явственно видел шефа. Имя его было Роальд. В отличие от Шурика, он был груб. Даже вокзальные грузчики считали его грубым человеком. Но если честно, Роальд не был груб, просто он любил дисциплину. А на столе перед ним всегда лежала крупномасштабная топографическая карта города.
Войдя, Шурик расстегнул джинсовую куртку, но раздеваться не стал. Все равно куртку не на что было повесить.
- Ну? - спросил он.
- Дерьмовые новости, - грубо ответил Роальд.
Шурик ухмыльнулся:
- После такого вступления все остальное выглядит, наверное, вполне приемлимым.
И спросил:
- Снова доктор Органзи?
- Нет, - отрезал Роальд. - Скоков достал доктора. Завтра доктор выложит недостающие семь кусков.
- Тогда что?
- Сам прикинь.
Шурик прикинул:
- Люция Имантовна?
Роальд повеселел. Он любил, когда сотрудники его частного сыскного бюро думали.
- Ею и займешься.
- А Скоков? - сразу увял Шурик.
- Скоков доводит доктора.
- А Вельш?
- На Вельше висят фраера из видеосалона.
- А Коля Ежов, который не Абакумов? - (Это такая шутка была в конторе). - Почему не Коля?
- Потому что Коля улетел в Сочи.
- Ничего себе! - обиделся Шурик. - Меня ты дальше Искитима никуда не посылал.
- Если тебе прострелят руку, пошлю.
- Ладно, - сдался Шурик. - Что там у Люции?
Люция Имантовна являлась постоянной клиенткой частной сыскной конторы Роальда. Тридцать пять лет, не замужем, все остальное в норме. Ей постоянно не везло, но деньги у нее водились. Три года назад внезапно исчез человек, которого Люция Имантовна привыкла называть своим третьим самым любимым мужем. Вышел из дома и не вернулся. Ни в моргах, ни в клиниках, ни на квартирах немногочисленных приятелей третий самый любимый муж Люции Имантовны не появлялся. Всесоюзный розыск тоже не принес успеха. Как и бывает, история стала забываться.
Но не Люцией.
Двух первых мужей она выгнала сама. Мысль о том, что кто-то ушел от нее сам, была для Люции Имантовны нестерпима. Придя к Роальду, она не стала скрывать: похоже, за ее самым любимым мужем тянулся какой-то след. Может, он кому-то землю продавал погонными метрами, может, чем-то не тем баловался в юности. Она не знает. Но что-то такое было. Чего-то ее муж боялся. А, может, был слишком интеллигентным.
- Бросьте, - грубо сказал Роальд. - Любовь это всегда побег. Или от себя, или от того, кого любишь. А если не побег, - добавил Роальд грубо, тогда поимка.
Слова Роальда заинтересовали Люцию Имантовну.
- Ты - придурок, - сказала она Роальду. - Но если ты разыщешь любимчика, я твою контору поставлю на ноги. У меня три ларька на рынке. И вообще я умею жить.
- Вас понял, - сказал Роальд.
Время шло, но любимчик не находился...
Роальд сделал эффектную паузу.
- Смотри, - наконец сказал он, выкладывая перед Шуриком местную газету. - Видишь этот снимок? Вот тут, ниже, под описанием очередной презентации. Кто-то там издал книгу, обмывали ее в Домжуре. Фотография сделана именно на презентации. На редкость отчетливая фотография.
- Ну и что? - спросил Шурик.
- А то, что Люция утверждает: один из придурков, изображенных на фотографии, ее пропавший муж.
- Сильно, - оценил Шурик.
Снимок, действительно был отчетливый.
Шурик увидел за одним из столиков несколько криворотого человечка. Криворотость вполне можно было отнести к дефектам печати, но на всякий случай Шурик заметил, что на месте Люции Имантовны разыскивать такого чудика он бы не стал.
- Не твое дело, - грубо сказал Роальд.
- Но ты сам посуди, - сказал Шурик. - Мужик в бегах несколько лет. Люция ищет его непрерывно. Одних обьявлений сколько давала. "Мой лютик, жду!" А лютика нет, как не было. Откуда ж ему сейчас появиться?
- Не твое дело, - грубо повторил Роальд. - Может, на снимке совсем другой человек. Бывает. Все равно надо проверить. Люция нам платит неплохие деньги. А ее бывший муж сам пописывал в газеты. Почему ему не зайти в Домжур? Его, наверное, там знают. Я и сам не верю, что он в городе, но...
Он посмотрел на Шурика и грубо добавил:
- Хочешь мяса, сделай зверя!
6. ДЛЯ КОГО ПИШЕТ ПИСАТЕЛЬ
На четвертый день прозаик П. и поэт К. пришли в себя. Проведя в номере короткое закрытое партсобрание, они явились ко мне и не отказались от бутылочки ледяного швепса. Что мы собираемся делать дальше? - утомленно спросил прозаик и укоризненно постучал тростью в пол, будто призывая в свидетели своего благорасположения кого-то из нижних соседей.
- Поедем к мадарскому коннику.
- Кто такой?
Я рассеял их подозрения.
Мадарский конник - это высеченный на гигантской известняковой стене всадник. Видимо, коренного происхождения, не просто болгароязычный. В левой руке коннник держит поводья, а правой бросает копье, пронзая льва символ всего чуждого, иностранного. За конником бежит собака. Не какой-нибудь нынешний недобитый сардель-терьер, а настоящая славянская боевая собака. Таких приравнивают к холодному оружию. Кто и когда создал шедевр - неизвестно. Надписи, оставленные на стене ханами Тервелом, Кормисошем и Омуртагом ясности в вопрос не вносят, ибо оставлены, понятно, уже после создания барельефа. Мы непременно должны все это увидеть.
Прозаик П. согласно кивнул, но поэт К., на всякий случай, заметил:
- Но они, болгары, должны помнить...
День выдался столь душный, столь опаленный бессердечным южным солнцем, что даже штурцы, так в Болгарии называют кузнечиков, орали истерично и с передышками.
Бесконечная травянистая степь... Так и ждешь, вот-вот вдали появится римская колонна...
Гигантская белая стена известняков на горизонте, вырастающая по мере того, как ты к ней приближаешься... Адам, посещавший рай, видел кусочек этого края...
Три автомобиля шумно рубили плотный душный воздух. Тучные мотыльки разбивались о ветровое стекло. Боже, как прекрасен и древен мир, в котором нам выпало жить! Если бы не битое стекло в канавах... Если бы не обрывки пластиковых ппакетов... Если бы не мятые жестянки, поблескивающие на обочинах...
Виктор Петрович Астафьев признался однажды: "Я эту экологию осознал, когда на берегу не осетров, а дохлых ершей увидел. Уж если ерш не выдерживает!.."
Мы тогда спускались на теплоходе по Оби. За несколько километров от берега можно было видеть несомые течением пластиковые пакеты.
Вечность.
И духота.
Мы купались в быстрой, поразительно прозрачной, ничем еще не загаженной, мерно и мирно журчащей, но вдруг упруго выкатывающейся из-за берегового поворота реке Камчии. Прозаик П. вошел в воду по плечи, но все равно был виден до пяток, так прозрачна была вода. Веселин Соколов шумно бросился в воду с разбега, ему кланялась трава, густо облепившая горбатый берег. И все-таки даже в этом раю я наткнулся ногой на осколок бутылки.