Усаживаюсь на задницу и приваливаюсь спиной к камню. Пусть смотрит, чего я суюсь, у нее чутье, опыт, все равно, как решит, так и сделаем. Мы в пути уже часа три, вышли, как только стемнело. Повсюду вытоптанные или сожженные поля, воздух словно пропитался запахом гари. Вот и сейчас, в свете луны видны обгорелые скелеты крыш и разрушенные стены домов.
— Скоро рассвет. — Веронея повернула ко мне озабоченное лицо. — Не нравится мне здесь. Не пойму что, но не нравится. Обходить деревню тоже опасно, днем в полях мы будем как на ладони. Придется рискнуть.
— Да давай уж. — Подбадриваю ее. — Сидеть уже надоело.
Веронея кивает и возвращается за лошадьми, через минуту она выводит весь наш табун, связанный в одну линию.
— Жаль Злюку, — она гладит морду своего жеребца, — если не найдем кому оставить, то придется расседлать их и распустить. С ними мы слишком заметны.
Пожимаю плечами, лично я по этой злобной бестии скучать не буду, отпустить так отпустить, не пропадут.
Не встретив сочувствия с моей стороны, Веронея вздохнула и пошла по дороге к деревне, лошадки, позвякивая удилами, последовали за ней. Я поднялась последней, отряхнула пыль с голых коленок и поплелась в хвосте нашей бравой колонны. Мое некогда длинное, не лишенное элегантности бордовое платье превратилось черти во что непонятного цвета. Веронея распорола его ножом спереди и сзади, так, чтобы можно было сидеть в седле, и теперь эти лохмотья хлопают на ветру, открывая мои голые ноги, мягко говоря, до неприличия.
Выгляжу, как портовая шлюха, ворчу про себя и бреду за лошадиными спинами. Слева и справа пошли поваленные заборы и сгоревшие дома. Уцелели лишь немногие. Улица пустынна, и, тем не менее, чувствуется, что какая-то жизнь за этими развалинами еще теплится. Временами со стороны домов ощущаю на себе настороженно-испуганные взгляды.
Вот она война во всей красе. Жуть! Напряженно озираюсь вокруг, каждая тень давит ощущением угрозы и опасности. Хорошо хоть трупы на дороге не валяются, меня передернуло от одной только мысли. С пожарища потянуло дымом и тошнотворным запахом горелой плоти, надрывно завыла собака. Захотелось свалить с этого страшного места как можно скорее.
Мы прошли в мертвецкой тишине уже почти полдеревни, так никого и не встретив. Здешний «климат» действует на меня убийственно. Я на взводе и взвинчена до предела. Резко вращаю головой, взгляд мечется с развалин на пепелище, с пожарища на поваленный забор. Ба, этот домик почти не пострадал. Везунчик. В тишине скрип открываемой двери резанул по ушам, я застыла столбом от неожиданности. На крыльцо вышел какой-то мужик с не вызывающим сомнения намерением отлить излишек выпитого с вечера вина. Немая сцена. Таращусь на него, он на меня. Вдруг радостно-ошалелый вопль ударом грома ворвался в мой мозг.
— Братва, бабы! — Любитель выпить метнулся обратно в дом.
Я ошарашенно продолжаю стоять и пялиться на дверь, пока из нее не начали выскакивать вооруженные полуголые мужики.
Мать честная, екнуло у меня сердце, и ноги сами рванули вдогонку за Веронеей, та уже была на приличном расстоянии от меня, но услышав крик, остановилась. Теперь она, бросив лошадей, бежала мне навстречу. Подскочив ко мне, Веронея мгновенно оценила обстановку.
Бежать уже поздно. Время есть только, чтобы занять удобную для обороны позицию.
Я поняла это, потому как она, схватив меня, рванула к развалинам ближайшего дома. Хищное лезвие клинка заиграло в ее руке.
— Ничего не бойтесь! — Веронея поймала мой перепуганный взгляд. — Это просто мусор, мародеры. Я справлюсь.
Прижимаюсь спиной к каменной стене и впитываю глазами ее уверенность.
— Хо-ро-шо. — Выговариваю с трудом. Зубы стучат от испуга и нервного перевозбуждения. — Хо-ро-шо. Я спокойна.
— Вот и молодец. — Веронея меняет выражение лица на грозный оскал и поворачивается к преследователям.
— Можете считать этот день самым невезучим в вашей никчемной жизни.
Те перешли на шаг, и медленно подходя, с интересом рассматривают своего противника. Раз, два, три … семеро, я на автомате пересчитала нападавших. Они расходятся веером, прижимая нас к стене и отрезая любую попытку бегства. Кто в одних штанах, кто успел натянуть кожаный нагрудник, но все с оружием в руках. Первый, здоровенный мужик с повязкой на глазу, сально ухмыляясь, обернулся к остальным.
— Вот уж не думаю. Жратвы полно, вина целый подвал, только баб не хватало. И вот на тебе, подарок, сами пришли, а она говорит невезучий день.
Рожи вокруг него радостно загоготали.
— Эту здоровую придется привязать к столу. — Маленький щербатый мужичонка вылез вперед. — Зато, гляди, какая кобыла, долго протянет.
— Привяжем, привяжем. — Одноглазый подвинул мужичонку и, поигрывая мечом, двинулся вперед.
Веронея без затей сделала выпад, и меч, описав дугу, со свистом обрушился на вожака сверху. Тот не стушевался и успел принять удар на выставленный клинок, но сила удара была настолько велика, что заставила его отступить. Еще один удар и противник растерянно присел на задницу. Добить врага ей не позволили. Товарищи одноглазого насели с двух сторон и моей защитнице пришлось отгонять шакалов. Широкий взмах мечом направо и тут же выпад влево остудил пыл наиболее ретивых.
Пользуясь шансом, слегка ошарашенный вожак выполз из-под удара и поднялся. Он потер засаленные волосы на затылке и гаркнул на своих бойцов. Мощь и напор Веронеи произвели впечатление, но не более того, эти люди скорее были из разряда гиен, чем шакалов, они не привыкли упускать добычу.
Противник сменил тактику и карусель завертелась. Веронея едва успевает отгонять мародеров, а они, особо не подставляясь, вовсю пользуются своим численным превосходством.
Моя надежда на трусость нападавших растаяла как дым, их можно было назвать мерзавцами, негодяями, кем угодно, но только не трусами. Они жили войной и были готовы к смерти. Голодная стая диких зверей умеющая действовать коллективно и расчетливо. Моя же защитница оказалась слишком эмоциональна, ее удары были впечатляющими, но не достигали цели и требовали много сил. Цель «гиен» становилась все ясней и ясней. Измотать Веронею постоянными наскоками с разных сторон и когда «лев» обессилит — добить.
В тот момент, когда я это поняла, до меня дошло, что они не так уж и далеки от цели. Моя защитница уже тяжело дышала и из пары царапин тонкими струйками текла кровь, а не один из противников не был повержен. Ее удары были хороши против тяжелой брони, и бесполезны против юрких «гиен».
Кажется, — скользнула пугающая мысль, — лучший клинок дома Огня оказалась излишне самонадеянна и недооценила противника. Холодной судорогой сжалось сердце. Беда! Надо шугануть их огнем и бежать к лошадям, в голове зароились идеи спасения. Или нарисовать между нами пропасть? Может пустить горный поток? Мой взгляд заметался в поисках брошенных Веронеей лошадей.
В этот момент я вдруг обнаружила, что у нашей трагедии есть зритель. Мужчина лет сорока с чудовищным шрамом во все лицо сидел на камне с другой стороны улицы и с интересом наблюдал за происходящим. Жуткий след рубящего удара удивительным образом проходил через все лицо, минуя глаза, нос и рот, словно его нанес пластический хирург одержимый идеей разрушения. Вытянув длинные ноги, обутые в грязные высокие сапоги, он небрежно перебирал нефритовые четки. Потертый кожаный панцирь на выбритой голове, черный платок, длинный меч в простых деревянных ножнах. Казалось бы, самый обычный вид для здешних мест, но было в нем что-то, что притягивало взгляд, и это был вовсе не шрам. Наши глаза встретились, и тогда я поняла, в ярких голубых глазах незнакомца, на фоне уродливой маски лица плясала задорно-веселая искорка.
Вот черт, — прокатилось искренне удивление, — всегда думала, что только собаки могут улыбаться одними глазами.
Человек напротив, словно прочитав мои мысли, продемонстрировал настоящий смех на неподвижно застывшем лице. Несмотря на крики, ругань и лязганье железа у моего уха, продолжаю играть с незнакомцем в гляделки. Перестав смеяться, мужчина чуть наклонил голову, и я четко прочитала немой вопрос.