— Большое вам спасибо за предложение, Зак. Я его непременно обдумаю, а сейчас я немного спешу. Обязательно позвоню вам завтра или на днях. Ваш номер есть в справочнике?
— У меня только мобильник, — ответил Зак — Давайте я вам напишу.
Эмили вырулила с подъездной аллеи на шоссе и быстро помчала обратно на работу, а Зак тем временем едва сдерживал радостное волнение. Как только ему в руки попадет ключ от ее веранды, не составит никакого труда изготовить восковой отпечаток замка от двери, ведущей в дом. Зак не сомневался, что на этот раз Эмили откликнется на проявление его заботы. «Она души не чает в этой бесполезной псине. А я, как только попаду в дом, сразу же поднимусь в спальню и перерою все ящики. Наконец-то потрогаю белье, которое она на себя надевает».
7
Мысль о том, что придется выступить свидетельницей на суде, навевала на Элис Миллз ужас. Потеря единственной дочери, Натали Райнс, вызвала в ней больше смятения, чем скорби. «Почему он так поступил с ней?» — этим вопросом она изводила себя днем и ночью. Элис видела один и тот же сон, где она безуспешно стремится к Натали, пытаясь предостеречь ее от грозящей неотвратимой опасности.
Со временем сон обернулся заурядным кошмаром. Элис куда-то бежала наугад в темноте, потом вдруг оступалась и падала. Резкий запах духов Натали ударял ей в нос, и Элис почему-то знала, что споткнулась о труп дочери. В этот момент она неизменно пробуждалась и, подскочив на постели, спрашивала: «Почему он так поступил с ней?»
Прошел год, жуткий сон стал реже ее посещать, но возобновился, когда Грегу было предъявлено обвинение, и в прессе началась настоящая истерия. Вот почему после телефонного звонка Эмили Уоллес, помощника прокурора, где Элис предлагалось подойти на следующее утро в прокуратуру для дачи показаний, она провела всю ночь в своем удобном кресле, в котором, бывало, клевала носом, сидя перед телевизором. Элис отчаянно надеялась, что если ей и впрямь удастся вздремнуть, то слегка, без неизбежного погружения в привычный кошмар.
Но и это не помогло — только теперь при пробуждении она выкрикнула имя дочери. Остаток ночи Элис провела в размышлениях и воспоминаниях. Ее брак восемь лет оставался бездетным, и ее это ужасно огорчало, поэтому рождение дочери стало настоящим даром небес. Натали появилась на свет за три недели до срока, к тридцатилетнему юбилею своей мамы.
Потом Элис переключилась на вечеринку двухмесячной давности, когда сестры вытащили ее в ресторан по случаю другого юбилея — семидесятилетнего. За столом поднимались тосты. Сестры боялись ненароком назвать имя Натали, но Элис настояла, чтобы выпили и за нее тоже. Они даже шутили по этому поводу. «Уж поверьте мне, Натали ни за что не стала бы отмечать свое сорокалетие, — уверяла Элис. — Помните, она твердила, что в шоу-бизнесе принято оставаться вечно молодой?»
«Моя доченька так и осталась вечно молодой», — со вздохом подумала Элис. В семь утра она, наконец, поднялась со своего удобного кресла и всунула ноги в шлепанцы. Коленный артрит всегда сильнее мучил по утрам. Морщась, она встала, проковыляла к окнам гостиной своей небольшой квартирки, находившейся на Западной Шестьдесят пятой улице, закрыла створки и раздвинула шторы. Вид Гудзона всегда действовал на Элис ободряюще. Натали унаследовала от нее привязанность к водной стихии, наверное, поэтому она так часто наведывалась на Кейп-Код хотя бы на несколько дней.
Элис плотнее закуталась в мягкий махровый халат. Она любила прохладу, но ночью температура упала, и теперь в гостиной было зябко. Элис поставила термостат на обогрев и пошла на крохотную кухоньку, где в кофеварке ждал кофе. Таймер сработал без пяти семь, чашка с готовым напитком уже стояла на подносе.
Было бы правильным съесть хоть ломтик тоста, но у Элис совершенно отсутствовал аппетит. «Какие вопросы задаст прокурор? — гадала она, садясь с чашкой за столик в кухонной нише, откуда открывался наилучший вид на реку. — Что можно добавить к сказанному тогда, два с половиной года назад? Что Грег желал возобновить отношения, и что я убеждала дочь вернуться к нему? Что я очень любила Грега? И что теперь я его презираю? Что я никогда не смогу понять, почему он так поступил с ней?»
Для беседы с прокурором Элис выбрала черный брючный костюм и белую блузку. Этот комплект ей купила сестра для похорон Натали. За два года Элис немного похудела, и теперь костюм сидел на ней мешковато. «И что с того?» — задала она себе резонный вопрос. Она больше не подкрашивала волосы, седина совершенно выбелила их, зато волнистые от природы локоны избавляли Элис от утомительных посещений парикмахерской. Из-за потери веса морщины на ее лице стали заметнее, но у Элис не находилось сил на регулярные косметические процедуры, о которых раньше ей неустанно напоминала Натали.
Встреча была назначена на десять утра. В восемь Элис не спеша спустилась по лестнице, пешком прошла мимо Линкольн-центра до конца квартала, спустилась в метро и села на поезд до автобусного терминала[4].
Недолгая дорога пролетела в неожиданных размышлениях о доме в Клостере. Агент по недвижимости заверил Элис, что лучше не продавать дом, пока все газеты ежедневно пестрят упоминаниями о Натали. «Обождите немного, — сказал он. — Потом покрасьте все стены в белый, так создастся ощущение приятной свежести и чистоты. Вот тогда и можно будет выставить дом на торги». Элис понимала, что делец совершенно не хотел ни оскорбить ее, ни обидеть, но сама мысль о вытравлении памяти дочери из комнат показалась ей несносной, поэтому, когда агент исчерпал советы по приданию интерьеру товарного вида, Элис палец о палец не ударила, чтобы обновить помещения.
В автобусном терминале, как всегда, народу было видимо-невидимо; одни пассажиры устремлялись от платформ к зданию вокзала, другие торопились сесть в автобус или поймать такси. Элис, где бы она ни оказалась, всюду замечала приметы прошлого. Стоя в очереди за билетом в Хакенсак, штат Нью-Джерси, где находился окружной суд, Элис видела здесь саму себя словно наяву — как, забрав Натали из школы, она расталкивала толпу на вокзале, боясь опоздать на прослушивание для какого-нибудь рекламного ролика. Она начала возить дочь на пробы очень рано, с детсадовского возраста, и уже тогда люди останавливались, с умилением глядя на Натали. Девочки в то время обычно отращивали длинные волосы, а у Натали была стрижка «паж» с челкой. Она росла очень хорошенькой и выделялась среди остальных.
Но дело было не только в миловидности — Натали обладала способностью хватать с неба звезды.
Так привычно было после стольких лет направиться к выходу под номером двести десять, откуда уходил автобус до Клостера, но Элис шагала тяжело, словно ноги налились свинцом. Она направилась к выходу номер двести тридцать два, чтобы ехать в Хакенсак.
Через час она уже поднималась по лестнице к парадному входу Бергенского окружного суда. На контроле, положив сумку под электронный монитор, она стеснительно поинтересовалась у охранника, где располагается лифт. Затем поднялась на третий этаж, в кабинет Эмили Уоллес.
8
В то время как Элис Миллз выходила из автобуса в квартале от здания суда, Эмили готовилась к беседе с ней, просматривая записи и обсуждая их с Билли Трайоном и Джейком Розеном. Эти два детектива, занимавшиеся убийствами, с самого начала вели дело Натали Райнс.
Они входили в прокурорскую группу, принявшую вызов из полицейского участка в Клостере, когда в доме актрисы был обнаружен ее труп.
Трайон и Розен уже заняли стулья у рабочего стола Эмили. Как всегда, видя их вместе, она поразилась, насколько разную реакцию вызывают у нее эти двое мужчин.
Тридцатидвухлетний коротко стриженый блондин Джейк Розен, высокий, подтянутый и сдержанный, слыл расторопным и прилежным сыщиком. Несколько лет назад Эмили уже сталкивалась с ним по работе, когда их обоих направили в отдел надзора за несовершеннолетними правонарушителями; помнится, они сразу нормально поладили. Джейк, в отличие от своих немногочисленных коллег, к которым относился и Билли Трайон, никогда не выказывал возмущения по поводу того, что его начальник — женщина.