«Ты научился работать на трудных станках? — казалось, спрашивал он у всех, кто проходил мимо плаката. — Ты всё отдаёшь фронту?»
Ведь плакат так и назывался: «Всё для фронта». Только в скобках Пахомов приписал ещё одно название: «Василий Васильевич».
Пришло письмо из деревни. Это письмо написал сам председатель колхоза.
«Недавно я ездил по делам в город, — писал председатель. — Иду мимо исполкома — и вдруг на стене плакат вижу. А на том плакате вроде бы наш Василий нарисован. Если это точно ты, значит, не ошибся я, когда тебя посылал учиться, значит, становишься ты уже большим человеком. Мы тоже, как и ты, делаем всё для фронта, всё для победы. Каждый колос хлеба сберегаем. В этом тебе и отчитываемся».
Потом пришло письмо с фронта. «Дорогой Василий! — писал Иван Тимофеевич, тот самый пожилой рабочий, который передал Василию Васильевичу свой станок, а сам пошёл воевать. — Отводили недавно нашу часть на отдых и показывали кинофильм про то, как вы там в тылу работаете. И вдруг — во весь экран плакат, а на плакате ты, да ещё у моего станка! Я прямо так и закричал: «Это же Васька наш, мальчишка из нашего цеха, и станок-то мой!» Знал я, что ты меня не подведёшь, и очень за тебя радуюсь. А ещё скажи спасибо тому художнику, который так правильно нарисовал мой станок. Мы теперь снова на передовой, бьём врага».
Потом стало приходить много писем. Письма писали из самых разных городов.
«Уважаемый Василий Васильевич! Наша бригада хочет перед Вами отчитаться!» — так начиналось одно письмо, и другое, и третье.
Адрес на них был простой: «Ленинград. Рабочему Василию Васильевичу».
Писали школьники, раненые из госпиталя и академики.
Василий Васильевич старался ещё лучше работать. Уж кажется, быстрее и точнее нельзя, а ляжет он отдыхать поздно вечером и всё думает, думает о своей работе — и вдруг новый приём находится. Сразу забывается усталость, хочется бежать в цех, испробовать этот новый приём.
— Спать, Василий, — приказывал мастер, — нам надо до победы дожить и дальше ещё лет по сто, людям пользу делать.
Прошло тридцать лет. Художник Алексей Фёдорович Пахомов снова пришёл на завод.
Он хотел нарисовать портрет лучшего рабочего для выставки «Наш современник».
— Есть у нас лучший рабочий, — сказал директор завода. — Заслуженный человек, колоритная фигура. Проводите товарища художника в цех.
Художник шёл по цеху тем же путём, которым шёл тридцать лет назад в блокадную зиму.
Конечно, люди теперь работали другие. На многих были красивые спецовки, в цехе было тепло, светло и красиво.
Наконец Пахомова подвели к заслуженному рабочему. Художник сразу узнал его — то же сосредоточенное лицо, умелые руки. Лишь волосы поседели да глаза стали внимательней, строже.
Он стоял почти на том же рабочем месте, где и тридцать лет назад, только станок его был совсем-совсем новый.
Это был Василий Васильевич.
Леонид Фролов
Серёжкина премия
Всё началось с прошлого лета. А бабушка Ульяна утверждает — раньше. Говорит, Серёжка тогда ещё в школу не ходил, совсем маленький был. Убежит на конюшню и всё вокруг лошадей лазит, пока его не прогонят. Потом собачонку раздобыл где-то, с ней возился.
— Ну, а дояром-то с прошлого лета стал! — смеялась мать.
— Дояром с прошлого, когда во второй класс перевели, — соглашалась с ней бабушка и подытоживала: — Ну вот видишь, за год велосипед заработал.
Серёжка боялся на велосипед и дышать. Поставил его у крыльца к стене, а сам отходил то к черемухе, то к воротам и всё любовался на него издали. Вишнёвого цвета, отсвечивающий в закатном солнце никелированными ободами и спицами, с круто изгибающимся рулём, велосипед был и вправду хорош.
— Вот, Серёженька, работай, не ленись, так всегда будешь в почете, — поучала бабушка и тоже не отрывала от велосипеда глаз.
…Она, узнав, что внука будут премировать, оставила сегодня все дела по хозяйству и заявилась в битком набитый колхозниками клуб, в котором не помнила, когда в последний раз и была. Сидела, жарко стискивая Серёжкину руку, и, дождавшись, когда председатель колхоза назвал фамилию внука, вытолкнула Серёжку к сцене. Серёжка был весь в поту, не слышал председательских поздравлений и изо всего зала видел одну лишь бабушку, которая хлопала в ладоши и улыбалась.
Из боковой комнаты выкатили к Серёжке на сцену новенький велосипед, и бабушка, не удержавшись, ринулась к внуку на помощь.