— Действительно, забавно, — проговорил Первый. — Ну и что дальше? Все хорошо, что хорошо кончается.
— Если кончается хорошо. Только представьте, синтро и куаны не поверили бы друг другу. Каждая раса решила бы, что другая обманывает ее, чтобы отнять у нее родной мир. Они могли бы устроить войну за уничтожение, а Содружество еще тогда их не знало. Мы бы не могли им помешать.
— Такого не могло быть, — спокойно сказал Первый. — Разумные существа не могут не найти общий язык. Они ведь не сорохи.
— Насколько хорошо вы знакомы с историей сорохов?
— В общих чертах.
— Теперь представьте, что у них в рамках одной-единственной расы было две разные страны, которые осуществляли космические исследования! А потом появились коммерческие компании, каждая из которых осуществляла эти исследования отдельно! Потом другие страны тоже захотели создавать свои корабли и станции — все отдельно. Они немного сотрудничали между собой для строительства станций и спутников, но об общих теоретических исследованиях и речи не шло. Их первая колония на другой планете представляла собой четыре анклава, которые едва общались между собой, и поставки для них делались кораблями двух разных конструкций и типов.
— О чем я и говорю! — с мрачным торжеством сказал Первый голос. — Они даже между собой не могут договориться, что уж говорить о прочих.
— Они договорились между собой! Они создали общее правительство, они объединили ресурсы и построили корабли, способные сворачивать пространство и время! Им понадобилось для этого больше времени, но они это сделали. Вопреки своей биологической природе. Разве вы не понимаете, что это тот самый урок, который необходим нам — научиться преодолевать себя, идти против первобытных инстинктов? Нам-то никогда этого делать не приходилось, мы могли руководствоваться своими инстинктами!
— Ну и дальше прекрасно с их помощью проживем, — хмыкнул Первый. — И мои инстинкты говорят, что мы должны защищать слабых и не спускать тем, кто их обижает. Если Совет Содружества не хочет вступиться за безголосых партнеров, кому, если не нам?
— А вы не думали, что у сорохов тоже есть партнеры среди неразумных зверей?
— У них не может их быть.
— Они способны на эмоциональную связь! Я сама это видела. Я даже… — Тэна сделала глубокий вдох, но стало только хуже: закружилась голова, слишком много в мешке было углекислого газа. — У меня даже возникла такая связь с одним из них. Это возможно.
— Вы принимаете желаемое за действительное, — уверенно сказал Первый. — Обманываетесь. Такое бывает с учеными.
— Я могу вам показать, — предложила Тэна. — Хотите? Нужен тактильный контакт.
— Нет, — хмыкнул Первый. — В фильмах обычно после этого герою удается освободиться.
— Для главной героини она слишком тощая, — критически заметил Второй.
— А вот грубить не надо. Прошу прощения, — сказал Первый Тэне. — У моего друга дурной характер.
— Я заметила, — сухо ответила Тэна.
Больше от отчаяния, чем повинуясь какому-то серьезному плану, она начала передавать в пространство, без всякого тактильного контакта. Вот она встречает Тима среди метели и пугается его; вот он стыдит ее за этот страх; вот его пес смотрит ей в глаза, и в простом собачьем разуме Тэна читает и обожание, и восхищение, и верность; вот ледяной край спуска скользит и скользит мимо них, а солнце бьет в глаза…
Но это все, конечно, оказалось бесполезным.
Только в фильмах к чему-то приводит.
Невеселый военный совет собрался в углу библиотеки, за единственным столом. Теплые одеяла и свитера, которые собрала в сумку ныне покойная Лена Баум, распределили между всеми по-братски. Рената Майснер, обычно безукоризненно модная, утопала в ярко-розовом кардигане самой Лены, который был велик ей размеров на пять, и это выглядело бы смешно, если бы не ожесточенное лицо Ренаты с ниоткуда появившимися морщинами.
— Каково состояние Даниловой? — спросил прежде всего Тим у Фридриха. — И есть ли еще какие-нибудь ранения?
— Нет, хотя у Белого Пера легкая гипотермия, — покачал головой Фридрих.