— Извини, милый, мы совсем увлеклись. Нужно было сразу у тебя спросить, а не строить догадки или ругаться, — холеная ладонь мягко касается его плеча. Модести смеется в чашку и откусывает кусочек от пирожка с яблоком. — Ты хотел бы помочь Тине с ее работой?
Господи боже, да, он хотел бы, он с радостью сделал бы все, что ему сказали Тина или Куинни, только…
Куинни поджимает губы, качает головой, выбирает пирожок из корзинки и усаживается рядом с Модести. Сестренка что-то заговорщицки шепчет Куинни на ухо и смеется.
— Эй, ну чего ты помрачнел? — Тина опускается на корточки, чтобы быть с ним вровень.
От лучистых добрых глаз сложно спрятаться и когда она не пытается быть к нему настолько ближе. Криденсу кажется, что подушку под спину намеренно подложили, только бы он не мог отклониться от Тины, если она захочет поговорить.
Криденс знает, что смотреть на собеседника исподлобья очень невежливо и неправильно, но ничего не может с собой поделать. В начавшемся на пороге споре он чувствует угрозу, но пока не понимает, в чем именно.
Тина берет его ладонь в свою и проводит пальцами по застарелым шрамам, игнорирует то, как сильно трясется его рука. В раковине сами собой моются тарелки, с полки слетают чашки и летят к столу. Криденс готов отвлечься на что угодно, лишь бы не слышать стука сердца, что забралось высоко под горло.
— Криденс, пожалуйста, посмотри на меня, — говорит Тина ласково. Так ласково, прямо как добрый друг мистер Грейвс.
— Знаете что, ребята, а давайте пить чай! — Куинни появляется у него за спиной так внезапно, точно она аппр… апар… Господи! Быстро переместилась по воздуху. Кресло легко поддается ее напору и подъезжает к столу. — Тини, чего ты застыла? Сегодня твоя очередь порадовать нас чем-нибудь вкусненьким, — смеется Куинни, обнимает его за плечи и волшбой прячет корзинку с пирожками под стол.
— Спасибо, — едва слышно произносит Криденс.
И Куинни точно известно за что он ее благодарит: настоящая улыбка редко касается ее глаз, но сейчас они сияют.
После заседания суда, которое Криденс не смог посетить, Куинни договорилась с колдомедиками о том, чтобы его выписали из больницы. И может так просто совпало, но в тот же день человек, который прятался под обличием мистера Грейвса, наконец захотел говорить. Правда, как выяснилось, ни с кем из аврората, а исключительно с ним или кем-то в его присутствии.
Вопрос об этом назревал давно — Тина не умеет скрывать свои эмоции, они слишком ярко проявляются у нее на лице. Только не понятна причина такого промедления — все ведь можно завершить за каких-то пару часов. А потом его отправят…
Нет. Не надо. Хотя бы сегодня.
По груди неспешно и как-то уж совсем лениво расползается боль. Куинни держит его за указательный палец левой руки и нежно поглаживает костяшки: Тина и Модести слишком увлечены разговором, чтобы это заметить.
— Не пачкайтесь об меня, пожалуйста, — говорит или не говорит он, но так или иначе Куинни его слышит и морщится, точно у нее болит зуб.
Колдомедики утверждают, что еще пару недель — и, возможно, он встанет на ноги. И Криденс верит в этот призрачный шанс, потому как сидеть иждивенцем на шее сестер Голдштейн ему больше не позволит совесть.
— Ты очень хороший человек, Криденс.
И он бы рад ее услышать, но, к сожалению, знает, как по-настоящему обстоят дела: Куинни, вопреки своим словам, разжимает ладонь.
После ванных процедур, когда Модести уже видит седьмой сон, а сестры Голдштейн отправляются в свою комнату, Криденс не оставляет попыток самостоятельно согнуть ногу в колене.
Тогда умереть… Это не было больно.
А впрочем, нет, было. Только вот вспоминать об этом не хочется. Единственное, чего сейчас хочется больше, чем заново научиться ходить, — поскорее обо всем забыть. Правда, в таком случае забудется не только худшее, но и лучшее в его жизни.
— Ты должна ему сказать!
Добрая, мягкая Куинни кричит. Модести ворочается во сне, и Криденс очень хочет, чтобы она не просыпалась: успокоить сестренку будет куда сложнее, чем свой испуг.
— Да что ты понимаешь, Тина! Ты хоть знаешь, каково ему?! Что значит «сделать ничего нельзя»?
Стена идет рябью, и Криденс в свете ночника видит, как обои словно чуть приподнимаются: звуки из соседней комнаты сразу же затихают.
Модести забавно морщится и что-то бурчит себе под нос.
А Криденс прислоняется спиной к стене, смотрит на исполосованные руки и пытается себя убедить, что хуже, чем было, уже не будет.
***
Утро не встречает его привычной серостью. Затяжные дожди наконец закончились, небо посветлело, как и лицо Модести: она, сколько ее помнил Криденс, всегда остро чувствовала перемену погоды. А сейчас сестренка сияет, будто крохотное солнышко.
Куинни ласково треплет его по волосам, а он не вздрагивает от ее шутливого прикосновения и даже пытается улыбнуться в ответ.
Тепло капля за каплей просачивается внутрь. Криденс ругает себя последними словами за слабость, но ничего не может с собой поделать: доброта была редким гостем в его доме и гнать приятное чувство ему не хочется.
Тепло пробирается глубже, к колотящемуся сердцу.
Ночью, за пару часов до рассвета, когда сон заставил Криденса закрыть глаза, к нему пришла ма. И в ее словах не было ничего необычного, чего бы он раньше не слышал, чего бы не знал, или считал, что уже отболело.
Тина желает ему доброго утра, распахивает окно перед бумажной птицей и вместе с зачарованными свитками скрывается в комнате.
Но потом тяжелая рука Мэри-Лу не достигла его щеки. Мистер Грейвс — так бывало и раньше в давнишних, хороших снах, — снова его спас.
И, проснувшись, Криденс долго пялится в потолок невидящим взглядом.
Даже несмотря на предательство, несмотря на все, что мистер Грейвс ему наговорил, он все равно не оставляет своих жалких надежд. Похоже, отречься от матери куда проще, чем от доброго друга. И это могло бы показаться странным, если бы не…
Криденс выдыхает и крепко держит скользкую, верную и одновременно горькую мысль; бессмысленно себе врать.
Если бы не одиннадцать лет издевательств и полгода доброты, пусть и напрочь фальшивой.
И сейчас ему уже не кажется правильным начинать день с истовой молитвы, как и считать себя незаслуживающим прощения грешником. Сейчас, за столом с сестрами Голдштейн и Модести, вкусно позавтракав и чувствуя себя в безопасности, Криденсу кажется, что он наконец счастлив.
Тяжелый взгляд Тины, молчаливость Куинни несколько настораживают, как и скребущееся внутри чувство чего-то неотвратимого, только все это кажется таким несущественным, когда он видит, что Модести, его милая маленькая Модести, больше не горбится.
Но когда мистер Грейвс, тот самый, которого, по словам Тины, авроры взяли под стражу, выходит из камина, Криденс жалеет, что зря не молил о помощи у высших сил.
========== Часть 2. — Третье знакомство ==========
Рассматривать коричневые ботинки Криденсу кажется лучшим вариантом. Главное — не поднимать глаз выше, не ощущать ладони Тины, что касается его плеча, не слышать успокаивающих слов Куинни. Может быть, в таком случае ему удастся просто представить, что мистера Грейвса перед ним нет.
Модести прячется за его креслом — Криденс запоздало отмечает, что ее холодные пальчики до боли впиваются в его запястье.
— Мистер Грейвс, при всем уважении, сэр, но не могли бы вы убраться из моего дома?
— Куинни!
Мысли шевелятся слишком медленно, увязают в страхе, и Криденс сильнее прижимает к себе Модести.
— Что, тролль тебя разбери, «Куинни»? Зачем ты позволила ему прийти?
— Мисс Голдштейн, — все тот же голос. Господи, все тот же лживый голос! — Будьте любезны, уймите свою сестру.
Модести касается ладошками его щек и ждет, когда он посмотрит ей в глаза.
Криденс хмурится.
Нет, не может быть.
— Это не он, — шепчет Модести и успокаивающе поглаживает его по виску, как раньше Криденс помогал ей спасаться от кошмаров. — Видишь?