– Это общение началось тогда, когда я стал насельником Оптиной пустыни. С самого ее открытия в 1988 году туда приезжало много молодых людей. Бог, вера, Церковь – эти понятия в обществе были новыми. К 1988 году открылось всего два монастыря: мужской – Оптина пустынь в Калужской области – и женский – Толгский монастырь в Ярославле (немного ранее, в 1983 г., в Москве был открыт Свято-Данилов монастырь) – и к нам ехали отовсюду, часто чтобы просто посмотреть.
Среди братии в основном были люди молодые. Костяк составили братия из Троице-Сергиевой Лавры, которых привез наместник, архимандрит Евлогий (Смирнов), ныне архиепископ Владимирский и Суздальский. Паломники тоже процентов на шестьдесят были молодые люди и девушки. Это были хорошие, чистые юные души, любители истории Отечества, люди ищущие. Они приезжали с намерением потрудиться, пожить при обители, пообщаться с братией монастыря, получить ответы на сокровенные вопросы, побывать на богослужениях. Многие принимали святое Крещение и потом снова и снова посещали обитель.
И, что интересно, приезжали не только из России. В Оптиной мне пришлось познакомиться с молодыми поляками, представителями Молодежного православного движения Польши, Польской Православной Церкви. Совершенно удивительные люди: такие юные, ищущие высокого, светлого, стремящиеся к духовной жизни. Они приезжали в Оптину не один раз, мы достаточно близко с ними общались. Польское Молодежное движение существовало уже не первый год, поскольку коммунизм в Польше удалось разрушить раньше, чем у нас; да и при коммунистах как католическая, так и Православная Церковь там имели некоторую свободу. Поэтому у этих молодых людей дело было уже вполне поставлено и был опыт.
Общение участников движения проходит в виде съездов польской молодежи в православном женском монастыре на горе Граборка, куда сходятся многокилометровые крестные ходы. Летом также организовывались молодежные лагеря, съезды. Все это очень интересно, и поляки с большим воодушевлением рассказывали об этом. Кстати, многие из этих молодых людей сейчас уже стали священниками, и сам Первостоятель Польской Православной Церкви Высокопреосвященный Савва тоже прошел через Молодежное движение.
Как они рассказали, в молодежном лагере обязательно бывает священник, утро начинается с молитвы, с богослужения. Потом – какие-то дела, обед, а вечером даже бывают танцы. Я удивился: «А танцы-то зачем?» Ребята объяснили: «Батюшка, понимаете, мы живем в окружении католиков, и для нас, православных, практически единственная возможность познакомиться, чтобы создать семью, – это Молодежное движение. Наше движение имеет смысл уже потому, что помогает создать православную семью, сохранить общение с единодушными людьми. В конечном итоге позволяет сохранить православную диаспору. Когда ты один в католическом окружении, существует большая опасность потерять веру. А когда мы собираемся вокруг прихода, в общине, в молодежном лагере, то мы вместе. Вера становится крепче, потому что видишь пример людей, которые исповедуют Православие и живут добродетельно».
– Наверное, и скауты приезжали в Оптину пустынь?
– Да, приезжали и скауты. Тогда движение скаутов только начиналось. Почти все вожаки скаутского движения побывали в Оптиной, познакомились и начали объединяться и что-то создавать. Теперь они продолжают свою деятельность, получив благословение священноначалия. Россия получила свободу в 90-е годы. В конце 80-х еще считалось, что у нас коммунистический режим, но люди уже начали пробуждаться, начали возрождать забытые традиции – кто как мог. Приезжали и казаки, тоже в основном молодые люди. Тогда шла война в Приднестровье, и многие из них прошли через этот военный конфликт. Некоторые обрели веру именно там, в боевых действиях, защищая русских.
– Известно, что на Западе среди православных работа с молодежью поставлена намного лучше, чем у нас, в России, где она всячески запрещалась. В годы гонений и в годы застоя общение священника с молодежью было очень ограничено, жестоко преследовалось. Откуда у российской молодежи появился интерес к Оптиной пустыни?
– Это, конечно, удивительно. С другой стороны, я сам начал ходить в храм тоже еще будучи молодым человеком: мне было 18 лет. Это было в конце 70-ых. Нельзя сказать, что в храмах тогда было много молодежи, но все же молодые люди и девушки пели на клиросе, юноши пономарили, помогали в алтаре, просто приходили молиться. В каждом храме складывался свой молодежный коллектив: молодые люди знакомились, вместе молились, общались друг с другом, ходили друг к другу в гости. В городах их было больше, в сельской местности – поменьше, да и храмов тогда было не много, но вера объединяла людей.
Когда началась перестройка, в некоторых газетах и журналах впервые появились публикации о Церкви не атеистически– ругательные, а рассказывающие об отрытии храмов и православных учреждений. Появилась информация и о том, что открылась Оптина пустынь. Юные души потянулись туда, поскольку то, что официально запрещается, преследуется,– а официальной политикой государства был атеизм,– для молодого человека особенно привлекательно. Я думаю, это сыграло определенную роль. Кроме того, народ долго жил без Бога, люди изнывали, изнемогали, потому что сколько можно так жить: пить, гулять, работать, курить, слушать музыку, смотреть телевизор? Молодому человеку, который только вступает в жизнь, это быстро надоедает. Без высоких идеалов невозможно жить ни пожилому, ни молодому человеку, а в молодости это как раз чувствуется особенно остро.
Почему молодые люди пьют или употребляют наркотики? Молодая душа приходит в мир с высокими, благородными идеалами, ищет чего-то чистого, светлого. А когда не находит, когда ничего не открывается, когда сделана ошибка, молодой человек очень болезненно ее переживает, ничем не удовлетворяется. Тогда душа начинает погибать, уничтожать себя через служение греху.
Когда же молодой человек находит истину, он бывает намного более ревностен, чем человек старшего поколения.
– Батюшка, наверное, многие из приезжавших в Оптину пустынь юношей и девушек интересовались монашеством, иначе, наверное, они и не приехали бы в святую обитель?
– Тогда на это была, в хорошем смысле слова, мода. Это было очень популярно. Много было публикаций в СМИ об Оптинских старцах, о старчестве, об Оптиной: они прошли практически во всех газетах и журналах. Это было совершенно ново, никогда раньше такого не было. В Оптину постоянно приезжали разные корреспонденты, разговаривали с братией, брали интервью. Настоятель, отец Евлогий, не считал, что только он один должен говорить за всю Оптину: он достаточно свободно разрешал братии общаться с корреспондентами, поэтому люди узнавали об обители из прессы.
Если у людей и были какие-либо представления о Церкви, о Православии, о религии, то о монашестве вряд ли кто-то вообще что-либо знал. Монашество было чем-то новым, таинственным, удивительным; это привлекало людей, и они приезжали. До Оптиной ведь еще надо было добраться, это недешево, и нужно было приложить определенный труд, но люди ехали и ехали. И, я думаю, обретали то, за чем приезжали.
7-8 ноября, в эти советские праздники, в Оптиной бывало больше всего народу, потому что эти дни были выходными у студентов. Так было в первый, второй, третий год после открытия обители. К 7 ноября мы уже готовились, так как знали, что будет просто столпотворение.
И действительно: людей приезжало столько, что в храме яблоку негде было упасть. Это были исключительно молодые люди и девушки. Ночевали они в храме. Братия беседовали с ними: собирались в кружок вокруг какого-либо инока, иеромонаха или даже послушника. Братия очень старалась отнестись ко всем внимательно, принять, накормить, ответить на вопросы. Особенно трудился иеромонах Мелхиседек (Артюхин), нынешний настоятель московского подворья Оптиной пустыни в Ясенево. Надо отдать ему должное: он делал все возможное для того, чтобы донести до людей Слово Божие.
Летом молодые люди устраивали рядом с Оптиной лагеря, ставили палатки в лесу, на озере, носящем поэтическое название – озеро Любви. Целое лето там кто-то жил, и братия устраивала беседы и там. Как это происходило? Расскажу про нас с отцом Мелхиседеком; я был тогда рясофорным иноком. Нас или приглашали, или мы приходили сами: как бы гуляли и зашли. Я сажусь где-нибудь около костра, спрашиваю: как дела, как жизнь. Там, где молодые люди и девушки, как правило, есть гитара. Беру гитару, что-нибудь бренчу: когда-то в юности немного умел играть, хотя к тому времени уже разучился; петь, правда, не решался. Это вызывает интерес, молодые люди никак не ожидали, что человек в подряснике может играть на гитаре, да еще что-нибудь из «Beatles» или «Deep Purple». Начинались вопросы, и беседы длились подолгу, порой за полночь, уже и костер успевал истлеть.