Собственное платье Миллисент затрещало по швам, зацепившись о выступ декоративной деревянной панели.
Она почувствовала себя облитой грязью, слух ее грубо царапал животный смех Реджинальда и веселые крики его разбитных женщин. Ты в волчьем логове, Милли! Прочь, как можно скорее, прочь отсюда!
С неизвестно откуда взявшейся силой девушка рванула платье, схваченное капканом, дернула еще сильнее, и освободилась из плена. Теперь бы выскочить из дома, пусть в ночь, в грозу... Бежать, куда глаза глядят!
...Наверху глухо заскрежетало железо. Казалось, огромный великан карабкается на крышу дома и заглядывает по пути во все окна, разыскивая спальню, где никак не может уснуть бедняжка Миллисент.
Да разве тут уснешь?! Девушка вновь приподнялась на постели, оглядела спальню незнакомца. Тоже еще то логово! Живет один, и наврал с три короба про сестру! Да нет у него никакой сестры!
Чья же на ней блузка? И где сейчас ее хозяйка? Кто она - блондинка, брюнетка? Живая, мертвая? Хватит, Миллисент, успокойся, не надо себя специально пугать! Сказано было, утром ты познакомишься с хозяином, поговоришь с ним спокойно, он отвезет тебя на автобусную станцию, может быть, одолжит немного денег на билет, а теперь спать!
Милли плотно зажмурила глаза, уткнулась носом в подушку. Но сон все не приходил.
И вновь ясно представилось, как рука незнакомца дотрагивается до нее чуть ниже талии, легонько шлепает ее.
Не мог же он ущипнуть меня там, но почему так живо чувствуется его прикосновение? А что он при этом испытывал сам: чувство превосходства или извращенное удовлетворение?
Школьный психолог, человек с колючими маленькими глазками на круглом безусом лице, с жаром утверждал, что маньяки любят испытывать именно извращенное удовлетворение. Девушка постаралась представить себе глаза незнакомца, потом вновь почувствовала легкую тошноту от съеденного через силу миндального печенья. Потом...
Потом Миллисент крепко уснула и даже под утро не видела никаких снов, ни плохих, ни хороших. Впрочем, один сон все-таки приснился, страшно дурацкий. Снилось, будто она ночью спустилась в кухню, где на полу храпел ночной незнакомец, прокралась к буфету, и прямо из коробки стала есть миндальное печенье. А затем вдруг упала в обморок. Врачи примчавшейся "скорой" делали промывание желудка, пичкали ее всевозможными лекарствами, однако, ничего не помогало. А на рассвете, когда в кронах лип бодро запели птицы, бедную Миллисент стошнило пахнущей миндалем желчью на прекрасный изумрудный пол потрясающе красивой кухни...
Проснувшись, Миллисент в ужасе подпрыгнула на постели. Никого вокруг не было, ни врачей с резиновыми шлангами и клизмами, ни незнакомца.
Пыльный пол огромной комнаты был устлан не менее пыльными книгами, в затуманенные окна еле пробивались солнечные лучи.
Зато кровать была хороша! Огромная, мягкая!
Резную спинку в изголовье украшало распятие из черного дерева, прекрасное белье пахло цветами лаванды, немножко мятой и чуть-чуть гелиотропом. Несмотря на то, что Миллисент уснула под утро и видела жуткие сны, она чувствовала себя выспавшейся, здоровой и молодой, так можно чувствовать себя только в восемнадцать лет.
- Миндаль, - отчего-то проговорила тихо Миллисент и не почувствовала тошноты. Удивительно, она в чужом незнакомом доме, а чувствует себя в безопасности.
Стул надежно запирал дверь, никто не убил и не изнасиловал Миллисент. Ура!
Но что это?! Ручка двери вдруг задергалась, вот поехал вместе с дверью стул, вот показалась голая мужская рука...
Миллисент с остановившимся сердцем проследила за тем, как рука положила на спинку стула свернутый халат и полотенце. Хрипловатый голос с той стороны произнес:
- Горячая вода в душе на третьем этаже.
Ничего себе! Сколько же в доме всего этажей, сколько всего ванных комнат? Ремонт в таких хоромах будет идти лет тридцать, рехнуться можно, поразилась она.
С этой минуты Миллисент уже не чувствовала себя в безопасности. Почему это хозяин особняка так запросто открыл дверь? В детстве, когда ей было лет пятнадцать, стул, приставленный к двери, великолепно ее выручал.
Тогда названный брат, слава Богу, бывший названный брат, предлагал наивной Миллисент свою дружбу. Сыну Ли Дженкинса - второму мужу мамы, Джорджу, исполнилось двадцать два года. Это был низкорослый крепыш с оловянными глазами-пуговками, думающий лишь о собственной выгоде и заботящийся лишь о красоте своих ногтей.
Когда мама вышла замуж за Дженкинса, его сын стал жить сначала в их доме, а когда дом продали, в тесной квартире. Сын во всем походил на отца!
Джордж обманом избавился от службы в армии, отлынивал от любой работы и при этом умудрялся получать пособие по безработице.
Еще он шлялся по пивным и дискотекам, не пропускал ни одного игрального аппарата, а также ни одной юбки. Подружки Миллисент боялись приходить к ней в гости, им противно было выслушивать сальности в свой адрес.
Джордж часами полировал ногти кусочком замши, но странное дело - хоть ногти на руках Джорджа и блестели, как пластмассовые, под ногтями вечно была каемка черной грязи.
И вот этот чистюля взял моду приходить в комнату к Миллисент и подолгу с ней разговаривать, а глазами... Буквально раздевал ее, не смущаясь ни на секунду!
Липкие взгляды Джорджа ползали по лицу, по груди, по плечам и коленям. Хотелось забраться в горячую воду и тереть, тереть себя мочалкой, чтобы избавиться от мерзкого ощущения нечистоты, страшной чужой воли, гнусного любопытства и нахальства. После такого общения девушка чувствовала себя совершенно разбитой.
А однажды... Однажды так называемый брат заговорил с ней о непристойном. Он пригласил ее посетить такой кинотеатр в городке, в котором иногда показывали особенно откровенные фильмы. Некоторые из них были такие, что... Миллисент немедленно выгнала Джорджа из своей комнаты вон и потребовала, чтобы тот никогда больше не заходил к ней. Молодой человек вроде бы покорно принял изгнание.
Но потом... Вечером девушка снимала свой любимый розовый джемпер и краешком глаза заметила в зеркале коренастую фигуру возле полуоткрытой двери.