— О, еще раз прости меня, Милли, теперь до меня дошло. Это Хоггвардс заплатил тебе за работу! Все тайное становится явным.
Лицо Роджера стало виноватым, мальчишеским.
— Как? Еще раз? А его премия и прочее? — страшно удивилась Милли.
— Миллисент, тогда я тебя немножко обманул. Ты была в отчаянии, надо было видеть, как ты тряслась и беспокоилась! Я отдал тогда свои деньги.
— Роджер, обман есть обман. Оставьте этот конверт себе.
— Ты с ним разговаривала?
— Нет, я с ним не разговаривала. Он разговаривал со мной. И запомните, мои личные дела касаются только меня, меня и моей семьи! — Голос Миллисент стал строгим. Она отчитывала этого взрослого человека, как мальчишку, и обманывала, как мальчишку.
Да расскажи она Роджеру правду о вчерашнем разговоре, он тут же побежит в Волчий лог и надерет уши бедняге Реджинальду! Хватит с него и прошлых синяков.
Миллисент окинула взглядом крепкую фигуру Роджера. Какой он сильный, большой. Разве можно его сравнить с тщедушным Хоггвардсом?
Но не это занимало мысли Миллисент. Ее занимало то, что она сама стала другой.
Почему она совершенно не стесняется того, что лежит в постели, а в комнате находится посторонний человек, да еще в строгом деловом костюме, с папкой в руках? На ней-то самой, только ночная рубашка!
Если бы кто неделю тому назад намекнул ей на возможность подобного пробуждения, она ни за что бы не поверила! Да еще бы возмутилась: «Как это безнравственно!»
— Роджер! — позвала Миллисент.
Тот стоял у окна и смотрел вниз, на изрытый канавами двор. Милый, расстроенный мальчик.
— Скажите, каким бы словом вы определили этот наш утренний разговор? Ну то, что я в постели, а вы вошли без стука, и прочее?
Господи, как легко она задает ему такие откровенные вопросы!
— Это безнравственно! — откликнулся Роджер.
Миллисент засмеялась.
— Я тоже так думаю. Почему вы в таком строгом костюме?
— Через час уезжаю в аэропорт, встречать сестру, свою милую Флоренс. Ты сумеешь приготовить парадный обед?
— Будут гости?
— Только сестра! Но не вздумай готовить рыбу, она ее терпеть не может! Вспомни, она ихтиолог! Рыбы, любые, для нее живые существа, объекты для изучения, а не кусок филе или что-то там под соусом!
— Роджер, — вновь позвала тихим голосом Миллисент. — Я приготовлю обед, не беспокойтесь, только погладьте меня по руке, как тогда, вечером у камина…
Он положил свою крепкую ладонь на ладошку девушке и шепнул:
— Только тогда ты была в халате, помнишь? А халат распахнулся…
— Так вы смотрели тогда на мой голый живот и молчали?! — воскликнула Миллисент.
— А что я должен был тогда кричать? Твой живот меня вовсе не напугал, — спокойным голосом произнес Роджер. — Молчал, конечно, и любовался. А если сейчас увижу твой живот, может быть, и закричу!
Роджер ухватился за край одеяла и потащил его на себя, продолжая тем временем нежно сжимать пальцы левой руки Милли.
Одеяло свалилось на пол, открыв солнечному свету и жаждущему взору самое соблазнительное зрелище, которое только может представить себе истосковавшийся по близости мужчина: короткую рубашку, сбившуюся под самый подбородок, пару восхитительно стройных ног, тонкую девичью руку, стыдливо прикрывающую ладонью лоно, прекрасный живот, чудесный пупок и округлые, вздымающиеся при каждом вдохе, груди.
Девушка продолжала лежать на спине, она улыбалась и молчала. Потом губы ее разжались и с нежностью произнесли:
— Роджер, ты очень милый! Поцелуй меня и уезжай, ты опоздаешь!
Он прижал к своим губам ладонь Миллисент, а потом громко крикнул:
— Какой красивый живот!
— Тише! — испуганно остановила его девушка. — Ты с ума сошел!
— А кто нас может услышать, мы одни в доме!
Словно в кошмарном сне сразу же в холле послышались переговаривающиеся чужие голоса.
— Кто это?! — в ужасе замерла Милли. — Ты оставил входную дверь открытой?
Роджер прислушался, потом сказал:
— Получается, оставил открытой… Прости, забыл тебя предупредить это телефонные мастера. Теперь ты сможешь позвонить матери, рассказать, что все у тебя в порядке.
Девушка хотела было встать, одеться, но Роджер нежно удержал ее на простынях:
— Нам никто не помешает…
Господи, конечно, она стала другая: он сказал ей «никто не помешает», и она с удовольствием покорилась ему, продолжая бесстыдно лежать обнаженной на постели.
Миллисент и представить себе не могла, что до первого поцелуя в губы испытает столь острое наслаждение — горячее дыхание Роджера на своем пупке.
На ее животе могли поместиться тысячи поцелуев этого негодяя, этого хулигана, мерзавца, мучителя, мальчишки! Он истязал ее, он только целовал ее! А она хотела вобрать в себя его целиком! Почему он так жесток, зачем ему надо уезжать в аэропорт?!
Миллисент очнулась первой и спросила:
— Который час?
— Пять минут прошло с тех пор, как ты попросила меня погладить тебе руку!
— Не может быть! — она отвернула край рукава его пиджака и посмотрела на часы. — Ты прав. Все равно, поезжай немедленно, опаздывать нехорошо. Роджер, я тебя буду ждать!
— Позвони матери! — сказал он, махнул на прощание рукой и вышел из комнаты.
6
Роджер уехал, а Миллисент до полудня пронежилась в постели, не убирая ладоней со своего живота.
Он целовал мой живот! Ему нравилось меня целовать! Мне нравилось, что меня целуют! Я лежала совсем без одежды, мне было так хорошо! — с восторгом и удивлением одновременно размышляла Милли. Что это? Он развратил меня, или… Или я его люблю? А он меня? Когда люди любят друг друга, они об этом говорят…
Что же, получается, мой первый отчим, отец Джорджа, любил мою мать? Нет, конечно. Но сколько раз он повторял, что жить без нее не может, как уверенно говорил на людях, что она его единственная вечная любовь. Тысячи раз говорил! А сам украл наши деньги! Ни отчим, ни его сын не хотели и не любили работать, сидели на шее у мамы.
Наконец, она нашла в себе силы встать с постели. Приняв работу у телефонных мастеров и проводив их, Миллисент приготовила себе завтрак. За чашкой кофе девушка вновь пустилась в печальные воспоминания.
Ли Дженкинс, ее отчим, постоянно ввязывался в сомнительные авантюры, часто прикладывался к бутылке, устраивал дома скандалы. Из-за него мама совершенно невыгодно, буквально за гроши продала прекрасный, в пять комнат, дом, и они стали жить в тесной, неуютной квартире на окраине. Отчима звали Ли Дженкинс. Как он ей не нравился!
Невысокого роста с огромными залысинами он походил сразу на всех отрицательных персонажей из детских комиксов. Кроме того, был скуп, завистлив и неряшлив. При всех этих качествах Дженкинс отличался любовью к дорогим костюмам, носил яркие галстуки.
Почему, почему мама вышла за него замуж? Как хорошо они жили, пока папа не умер, как весело было в их дружной семье. А потом случилось несчастье. Папа заразился в больнице, где работал хирургом, вирусом гепатита. Болезнь протекала очень тяжело, дала осложнения на другие органы, и организм отца не выдержал. Мама очень долго горевала, потом, понимая, что одной не воспитать дочь, вышла замуж за рекламного агента, с которым познакомилась на бирже труда. Дженкинс умел обаять женщину, рассыпался в комплиментах и похвалах ей самой, ее дому и хозяйству.
Со дня свадьбы прошел год, Миллисент исполнилось пятнадцать лет. Как и все девочки-подростки, она стеснялась своей высокой полной груди, носила просторные свитера, скрадывавшие изысканные формы ее фигуры.
Дженкинс откровенно засматривался на нее, щурил свои опухшие от вечной пьянки глаза, и однажды, заслонив ей дорогу, неожиданно проговорил, обхватив руками ее плечи:
— Малышка Миллисент, смотри-ка, ты совсем взрослая! Не хочешь подарить мне поцелуйчик, а?
Закрыв глаза, Дженкинс вытянул свои губы:
— Поцелуй меня, это будет нашей тайной! Целуй, говорю, непослушная девчонка!